после того как полвека назад в приказном порядке было решено, что у Церкви и науки нет противоречий – мир творение Божье, а люди его познают, – многим полегчало.
– Если принять во внимание тот факт, что клеточная решетка воды изменяется под воздействием звука, – рассуждал Блехер, – а Его Величество проявляет чувствительность именно к пению монастырского хора, то надо попробовать…
Оставался один вопрос, как убедить императора подвергнуться испытанию. В субботу Карл Вильгельмович с непроницаемым выражением лица вошел в Малахитовый кабинет Государя.
– Ваше Величество, – начал он, – человек на восемьдесят процентов состоит из воды.
Сидевший за столом Макс заржал.
– Мне уже доложили.
Кройстдорф смутился.
– А металлы при нагревании расширяются, – заговорщически понизив голос, сообщил император. – Вы об этом хотели со мной поговорить?
Он был в хорошем расположении духа. Как вернулся из монастыря – начал работать. Дела шли.
– Смысл такой… – Кройстдорф помял подбородок, а потом очень быстро, зажевывая подробности, вывалил на друга историю музыки и мозгов. – Недурно было бы использовать собственных неврологов, раз казна платит за их исследования… Патриарх одобрил.
– Ну раз так, – пожал плечами Государь. – Врачей надо слушаться. Я готов.
Карлу Вильгельмовичу казалось, что все пройдет труднее.
В Институте неврологии уже устали принимать высокопоставленных пациентов. Блехер, как всегда, переживал и готов был опутать Максима Максимовича всеми имеющимися проводами. Мелодию записали быстро. И снова все ожидали, что услышат нечто вроде: «Сильный, державный» или «Тебе Бога хвалим». А услышали рок-н-рольные и блюзовые композиции, выдуваемые тромбоном в произвольном порядке. Попурри. Да такое, что ноги сами шли в пляс.
Впору было задуматься, как такой веселый человек напускает на себя непроницаемую суровость, не вредно ли? Но Блехер обратил внимание на пронзительную ноту: среди немыслимой какофонии труба силилась, но не могла вывести соло.
– Что это за мелодия?
Кройстдорфу не надо было напоминать. На каждом балу играли.
– Вальс «Белых роз», под который Его Величество впервые танцевал с императрицей в Берлине.
Блехер думал с минуту, а потом просиял.
– Поищите в наших фондах, – потребовал он у знакомой рыженькой ассистентки. – Можете убрать трубу из записи императора? – Девушка кивала. – И наложите на это место правильную музыку.
Она возилась минут двадцать. Доктора и развлекаемые ими посетители устали ждать.
– И что? – очень скептически осведомился Максим Максимович.
Ему дали послушать на четырех дорожках, потом на шестнадцати. Хотели больше не усложнять, но Государь выбрал именно тридцать две, еще досадуя на примитивность аппаратуры.
– Это ли не доказательство, что у миропомазанных в голове больше каналов, чем у нас с вами? – спросил шеф безопасности.
Врачи переглянулись.
– Может, человек просто музыку любит, – сказал Фунт. – Разбирается.
Глава 5
О возможном и неизбежном
Карл Вильгельмович второй час таскался за прекрасной графиней Ливен – да-да, они помирились, а что делать-то? – по Торговым рядам напротив Красной площади, и любовался то на стеклянный потолок, то на фонтан, пока Юлия выбирала меха.
Роботы-модели с перестраивающейся под клиента фигурой демонстрировали ей то куртку из снежного барса, то огненно-рыжий топ с лисьими хвостами до полу, то шубу-ротонду из диких соболей. Графиня примеряла все это уйму времени и каждый раз, появляясь из гардеробной, требовала восхищения.
Алекс изнывал. Лучше бы он отправился с Аськой и Марусей в «Мюр и Мюрелиз» – так именовали «Детский мир», потому что всем казалось красивым старинное название: точно котенок под елкой шебуршит лапками по пакетам с подарками, рвет коготками оберточную бумагу и вот-вот уронит дерево, разбив шары.
