– Ты думаешь, мы выиграем? – спросил он.
– Я думаю, не мы начнем. – Отец вытащил из кармана платок и многозначительно высморкался. – Но нам отвечать.
Коренева шла к кафедре через университетский лес. Белки прыскали из-под ног, на плечи крошился мякиш снега. Ее озадачил вид толпы перед первым корпусом. Преподаватели и студенты держали в руках плакаты и скандировали: «Защитим парламент!» Руководил массовкой престарелый Дроссель, раскрасневшийся и гордый тем, что после жизни, полной моральных уступок, он все же сумел показать свою гражданскую позицию. «Нет самодержавию! Да здравствует парламент!» – выкрикивал Александр Иванович.
«Бред какой-то», – подумала Елена. Не хватало только шляп и зонтиков, чтобы демонстрация окончательно стала похожей на кадетские митинги у Таврического дворца. Не хватало красных бантов и февраля. Не хватало броневиков в отдалении и мрачно покуривавших солдат, которых уже распропагандировали большевики по дороге на фронт и для которых вся эта интеллигентская сволочь ничем не отличалась от бар.
Проехали.
Елену удивило место сбора. Почему главный корпус университета? Почему не прямо на Охотный Ряд? Или к Лубянке, раз «пулеметов» не боятся?
– Александр Иванович! – крикнула, подходя, Коренева. – Что вы тут делаете?
– Мы выдвигаемся! – в неописуемом восторге орал Дроссель. – Мы должны слиться! На подступах к Манежной, на Тверской, к нам подходят другие колонны. Мы защитим демократию и свой образ жизни!
Последнее было из другой оперы, но Дросселю годилось.
– На вас шарфа нет, – сказала Елена, снимая с шеи свой ангорский. – Вот, возьмите. Не дай бог, застудитесь. Что Лейда Яковлевна будет делать? Надеюсь, вы в подштанниках?
– Какие подштанники? – Дроссель грозно нахмурил кустистые седые брови. – Ты с нами. Вот, подпиши петицию.
Даже слово идиотское откопали! Со времен попа Гапона ничего подобного в русской истории не было. Императору пишут прошения. Если восстают – обходятся требованиями. Тут было нечто среднее. Писать на высочайшее имя: «Требуем…» – как-то боязно. Просить – подло. Французское слово позволяло подчеркнуть культуру и независимость. Просим, но все же… с известного расстояния, обусловленного самоуважением.
– Подписывай, – поторопил ее Дроссель.
Елена пожала плечами.
– Не люблю толпу, а еще больше – бессмысленное словоизвержение. Я за плебисциты, вы разве не знали?
Дроссель обомлел.
– Ты что, девочка? – не понял он. – Ах, ну да… твой новый кавалер. Я думал, ты его уже бросила на фоне всего происходящего! – Старик встряхнулся, как воробей, и передернул плечами. – Неужели ты струсила? Ты?
Елене захотелось сказать, что она не струсила. Что, если бы люди не имели привычки слушать только себя и воображать, будто окружающие с ними согласны – ведь все, что они говорят, так очевидно, только дурак может считать иначе, – Дроссель наверняка знал бы, что она монархистка и поддерживает прямое голосование. Что с Кройстдорфом у нее ой как трудно…
Всего этого госпожа Коренева предпочла не говорить, а открыла персональник. По Никольской и по Тверской двигались какие-то жидкие, разрозненные группы, не сливаясь в единый поток и неся широкие, во всю улицу, радужные полотнища. Демонстрантам не хватало людей, и кое-где материя просто волочилась по асфальту. Над головами мелькали флажки Европейского Альянса и даже британский – маленькие, точно для встречи дипломатических кортежей. На плакатах красовались надписи: «Япет – позор России!»
– Вы хотите, чтобы я к этому присоединилась? – с издевкой спросила Елена.
– Правительство должно к нам прислушаться! – не вникая в ее слова, отозвался Дроссель. – Ты с нами? Или… э… против нас?
– Я сама с собой. – Коренева окинула митингующих быстрым взглядом. – Есть и ее слушатели. Молодые, восторженные, лишь бы покричать.
– Вы хотите, чтобы эти дети не сносили головы? – Елена опять показала Дросселю на экран.
Навстречу первой группе демонстрантов с Васильевского спуска поднималась толпа национал-большевиков под красно-черными флагами с подобием креста-солнцеворота. «Вот кто утопил бы Кройстдорфа в первой же луже, – подумала Елена. – Что, прямо на Красной площади потасовку устроят?»
К счастью, по Никольской от Лубянки выдвигались конные жандармы. Их голубые мундиры были прикрыты серыми кевларовыми нагрудниками. Каски с опущенными пластиковыми забралами приведены в боевое состояние. Лошади в защитных пластинах на груди и наколенниках выглядели пугающе.
Эти люди должны были разделить оба потока демонстрантов. Но в устье Николки, между ГУМом и Казанской церковью, жандармы остановились. Они явно не торопились вмешиваться.
«По данным социальных опросов, ничто так не нервирует граждан, как попытки вызвать общественные потрясения, – вспомнила Коренева случайно брошенную Кройстдорфом в последнем разговоре фразу. – Накушались».
Они не будут вмешиваться! По крайней мере на первом этапе. Просто постоят и посмотрят. Пусть демонстранты проламывают друг другу головы прямо перед Кремлем. Тем большее раздражение эти люди вызовут у остального города. Сначала нацболы изрядно намнут бока либерократам. Чтобы неповадно.
