или поздно справится сам. Извините меня, пожалуйста.
– Да не за что на самом деле, – вздохнул я. – На вашем месте я бы, наверное, тоже обрадовался гостю с репутацией безжалостного убийцы. Мне и самому жаль, что я – не он, а просто сентиментальный дурак, которому кажется, будто всякая жизнь драгоценность, а горе и даже безумие – не самая высокая плата за возможность оставаться живым, вполне можно перетерпеть. Я когда-то сам перетерпел и, как ни странно, дожил до дня, когда все стало иначе. И теперь умом понимаю, что у вашего лиса надежды на благополучный исход, прямо скажем, поменьше, чем просто никакой, как было тогда у меня, но сердце с этим не соглашается. А оно у меня в хозяйстве за старшего, так вышло. Я не выбирал.
– Да, такие вещи не выбираешь, – понимающе кивнул Иренсо Сумакей. – Ладно, идемте отсюда. Все, что мы можем сделать для Йовки – оставить его в покое.
Не то от короткого дневного сна, не то от лисьего горя и наших разговоров я был как в тумане и, в общем, довольно приблизительно понимал, что происходит вокруг. Но как-то собрался, послал зов каждому из своих спутников, велел им возвращаться в амобилер. И сам туда пошел, вполуха слушая по дороге оптимистический отчет знахаря о состоянии крыла Скрюух – судя по его словам, у нашей синей птицы были неплохие шансы снова взлететь, правда, не слишком скоро. Хорошо если к лету. И тут, по словам Иренсо, была только одна опасность – что за это время Скрюух станет совсем ручной.
– Ну и отлично! – сказал повар Кадди, который, сияя от радости, ждал нас у калитки в обнимку со своей питомицей. – Будет летать над городом, а вечером возвращаться домой, как в гнездо.
Это да. Скандальной синей птицы сыйсу, с истошными воплями кружащей над крышами Старого Города, нам здесь до сих пор отчаянно не хватало. Оставалось надеяться, что Скрюух действительно выздоровеет и внесет свой вклад в дело окончательного превращения нашего городского пейзажа в сложносочиненную галлюцинацию.
Когда я сел за рычаг, знахарь Иренсо Сумакей прислал мне зов – использовал Безмолвную речь, чтобы не говорить вслух.
«Мне правда очень жаль, что я затеял этот разговор, сэр Макс».
«Да ладно, – ответил я. – Понятно же, почему. И вообще все понятно. Очень жалко вашего лиса. А все остальное ерунда».
– Будет больно, но недолго, – громко сказала вышедшая нас проводить черная коза.
Оставалось надеяться, что она и правда изрекает пророчества. Я бы за это дорого дал, если бы знал, с кем можно договориться.
К счастью, по дороге взволнованная и возмущенная грубым медицинским вмешательством в ее частную жизнь Скрюух громко вопила, повар Кадди утешал ее душедробительно ласковыми словами, которые хотелось законспектировать и выучить наизусть, чтобы изводить потом ближних долгими зимними вечерами, а леди Лари и барышни, бурно жестикулируя, обсуждали прекрасный сад знахаря и встреченное там зверье. Поднятый ими гвалт быстро вывел меня из печального транса, так что уже на выезде из Нового Города я с облегчением обнаружил в своей шкуре старого доброго сэра Макса, обладающего удивительной способностью выбрасывать из своей дурацкой головы все, что мешает наслаждаться приятной поездкой, или любым другим событием, которое происходит с ним прямо здесь и сейчас, а стало быть, и является его жизнью. Ну, то есть моей.
Теперь наслаждаться приятной поездкой мне мешало только здоровое чувство невыполненного долга. Да и то лишь потому, что Дигоран Ари Турбон, чья семейная история интересовала меня сейчас куда больше, чем все прочие тайны этого Мира, сидел рядом со мной и блаженно щурился на солнце, озирая достопримечательности района, через который мы проезжали, – древние стены заброшенных Орденских резиденций, покосившиеся крыши ветхих домов, вековые деревья на обочинах и каким-то образом проросшие сквозь булыжную мостовую розовые кусты. Щеки его были оранжевыми, как мандарины, – цвет восхищения, если я ничего не путаю.
Ди словно почувствовал, что я о нем думаю, и улыбнулся мне широко и простодушно.
– Я только сейчас начинаю осознавать, как вы нас выручили, – сказал он. – Так далеко этот знахарь живет! Пешком, наверное, целый день пришлось бы к нему идти. И потом всю ночь обратно добираться. Удивительно большой город Ехо! Никогда, наверное, к этому не привыкну.
Я вдруг подумал: а может быть, Ди вообще не гуляет по улицам, как говорит домашним? А просто заходит в какой-нибудь ближайший двор и сидит там весь день? Привыкает понемножку к масштабам и суете многолюдного города, как медленно входящий в холодную воду пловец. Мне-то подобный метод кажется бессмысленной пыткой, проще сразу нырнуть с головой и закрыть вопрос. Но все люди разные, и некоторым легче именно так, это я понимаю, хотя только теоретически.
Ладно, с его прогулками пусть Кофа разбирается. Он обещал.
А вслух я сказал:
– Рад, что выручил. Мне несложно. Даже наоборот. Почувствовал себя ненадолго практически членом вашей дружной семьи. Например, дополнительным младшим братом. Впрочем, у вас и без меня братьев и сестер наверняка хватает.
Ди, к моему удивлению, отрицательно покачал головой.
– Нет, нас только двое – Лари и я.
И безмятежно улыбнулся.
Я растерялся. Как это – двое? А Иш тогда откуда взялась? Племянница – это же дочь брата или сестры. А ни Лари, ни Ди не называли ее дочкой.
