От неожиданности я рассмеялся, а потом все-таки проснулся. Скорее от собственного смеха, чем по команде, но это все равно было досадно. Не столько из-за ускользнувшего от меня выигрыша – строго говоря, по правилам я все равно уже победил – сколько потому, что за окном еще стояла глухая ночь, без малейшего намека на предрассветную синь, а сна – ни в одном глазу. Хотя проспал я максимум часа два, обычно мне и втрое больше недостаточно.
«Дела поважнее», ишь! Какие это, интересно?
Нет ответа.
Какое-то время я слонялся по дому, замышляя лютые злодейства. В смысле прикидывая, нельзя ли прямо сейчас кого-нибудь разбудить. И вовсе не потому, что я так уж люблю мучить людей, просто спросонок в бедную мою голову лезли мысли, одна мрачнее другой. Самый простой способ от них избавиться – с кем-нибудь поболтать.
Есть, впрочем, и специальные магические приемы, но проку от них немного, потому что они рассчитаны на помощь другим. А самого себя спасать полагается старыми добрыми дедовскими методами: волей и разумом, постом и молитвой, медитацией и психоанализом. Еще можно почитать книжку, в идеале, увлекательный детектив. Но художественной литературы ни в Соединенном Королевстве, ни вообще нигде в Мире нет [70], и это самый большой недостаток нашей здешней жизни.
Впрочем, возможности таскать книги из Щели между Мирами никто не отменял. Так что на самом деле беда не в отсутствии детективов, а во мне самом. Просто я уже отвык утешаться таким способом. И любым другим способом тоже. Джуффин совершенно прав, мне нужно не утешение, а возможность немедленно все исправить, даже когда ее нет.
Особенно когда ее нет.
Поэтому я не стал никого будить. Ну и еще из чувства самосохранения, все-таки когда имеешь дело почти исключительно со злыми колдунами, лучше не тревожить их понапрасну, а то проклянут спросонок, и бегай потом с лиловым лицом и, к примеру, менкальими рогами, на радость любопытным школьницам: ой, а что это у нас на улице такое интересное появилось? Мама, мама, смотри! А ты людей в такое превращать умеешь? А я, когда вырасту, научусь?
Вместо того, чтобы поднимать переполох, я просто закутался в теплое зимнее лоохи и вышел из дома. Обычно пешие прогулки меня успокаивают, как медитация, психоанализ, пост и молитва, вместе взятые. Видимо, молюсь я ногами, и анализирую тоже ими. И пощусь, и медитирую заодно. А голова у меня просто для красоты.
Аргументом в пользу этого предположения может служить тот факт, что никаких конкретных идей в моей голове в ту ночь не было. Пойти пройтись – и все. А ноги, меж тем, прекрасно знали, о каких «делах поважнее» шла речь, и куда мне в связи с этим надо.
Туда они и пошли.
Их замысел стал мне очевиден только через час, когда я обнаружил себя у Ворот Трех Мостов. Это не единственный путь из Старого Города в Новый, но самый короткий и удобный. Я через них сегодня уже дважды проезжал.
Вернее, вчера.
Если бы я и дальше шел пешком, добрался бы до места назначения уже утром. Но затягивать я не стал. Встал на Темный Путь и уже буквально секунду спустя был в саду знахаря Иренсо Сумакея. Нехорошо конечно вламываться на чужую территорию без приглашения, да еще среди ночи. Но тут ничего не поделаешь, мое «надо» всегда было сильнее любого «нельзя».
Прокладывая Темный Путь, я сообразил сразу оказаться рядом с деревом, под которым спал нынче утром. А то искал бы его до послезавтра, знаю я себя.
Я опустился на колени рядом со старым лисом, чья участь не давала мне покоя весь день, долго гладил серебристую шерсть, а потом лег рядом с ним в траву. Сказал:
– Посмотрим, чем я смогу тебя утешить.
Никаких конкретных идей у меня не было. Меня никогда не учили утешать – ни людей, ни зверей. В этом не было особой нужды, у меня нет знахарского призвания, хотя многим кажется, будто оно есть. Но там, где у настоящего знахаря призвание, у меня настроение. И не сказать чтобы я умел им управлять. Сегодня умереть на месте готов ради прекращения чужих страданий, а завтра вздохну: «Какая жалость», – и пойду заниматься своими делами, как обычно поступают все.
Но когда на меня находит очередной приступ сострадания, справиться с ним я, как показывает практика, не могу. Да и не то чтобы хочу.
Вот и сейчас я лег в траву, прижал к груди неподвижного лиса, как плюшевую игрушку, сказал ему вслух:
– Когда люди хотят увидеть один сон на двоих, они кладут головы на общую подушку, так, чтобы соприкоснулись. Это я худо-бедно умею, друг научил, спасибо ему. Считается, что тот, кто проводит ритуал, приглашает второго в свое сновидение; на практике это не всегда так, но мы с тобой все-таки попробуем увидеть именно мой сон. Там тебе будет всяко лучше, чем в собственном, обещаю. И поговорить там, надеюсь, сможем, в моих снах все разговорчивые. Согласен?
Лис ничего не ответил. Ну, то есть нормального человеческого ответа я от него, понятно, и не ждал, но все-таки надеялся, что он моргнет, шевельнет ухом или еще как-нибудь покажет, что выслушал меня и дает добро на эксперимент. Однако никаких знаков не последовало. Похоже, старый лис вообще ничего не чувствовал и не понимал. Ну или ему было настолько все равно, что я даже вообразить не способен. Только теоретически предположить.
