себя предупредить.
Или вот, скажем, мне не пришлось делать специальное, годами отработанное движение кистью руки, чтобы вернуть лису Йовке его обычные размеры. Достаточно было вспомнить, что я принес его сюда в пригоршне, и неподвижное тело спящего зверя тут же словно бы само появилось на полу. Я поднял его, погладил по голове – совершенно бессмысленный жест, когда имеешь дело с тем, на кого сам же наслал беспробудный сон, но здесь и сейчас это прикосновение оказалось магическим ритуалом, не так грубо подавляющим чужую волю, как Смертный Шар, скорее, просто позволяющем объединить наши с Йовкой желания и возможности, прийти к согласию, заключить последний договор.
Я знал это, когда шептал в мохнатое ухо: «Не просыпайся, что бы ни произошло, но пожалуйста, притворись бодрствующим, открой глаза, встань на ноги, ходи по комнате, если покормят, поешь, если погладят, отзовись на ласку. Тебе все равно, чем занято тело, пока ты спишь, а для этих двоих, человека и лиса, твое притворство станет спасением. Будь великодушен, сделай им этот подарок, потерпи немного, смерть уже совсем близко, рука ее милосердна, Йорка и дивный туманный сад – твои навсегда».
Йовка послушно открыл глаза и неторопливо заковылял прочь, по направлению к хаотическому нагромождению подушек, покрывал и предметов гардероба, сумма которых, вероятно, являлась постелью.
Второй лис, все это время наблюдавший за нами с подоконника, окончательно перестал понимать, что происходит, прижал уши, растопырил усы и угрожающе зарычал. Пришлось спешно хватать его в охапку – к счастью, и этот трюк дался мне на удивление легко, всего один шаг в сторону окна, и сердитый зверь уже у меня в руках. Очень повезло нам обоим, потому что в обычном состоянии я бы безуспешно гонялся за ним по всей резиденции Ордена Дырявой Чаши до сегодняшнего дня. Все двести лет, не зная передышки.
Не могу сказать, что лиса обрадовали мои объятия. Бедняга решил дорого продать свою жизнь и для начала тяпнул меня за палец. Боли я в тот момент не почувствовал, только уважительное удивление – надо же, каков герой! А потом коснулся его лба, подумал: «Все будет хорошо, я друг, я старший, я знаю, что делаю, успокойся», – и зверь сразу присмирел, так что прятать его в пригоршню оказалось легко и удобно, как неодушевленный предмет.
Когда рассказываешь, получается долго, а на самом деле пробыл я в комнате Шурфа – ну, может быть, минуту. Даже не успел обрадоваться, что у меня все получилось. Впрочем, тогда это казалось мне совершенно естественным – захотел и сделал, а как иначе? Вопрос закрыт.
Завершить путешествие по Мосту Времени, с одной стороны, гораздо проще, чем его начать. Для этого достаточно усмирить собственную волю, осуществившую этот немыслимый трюк. Призвать на помощь рассудок, напомнить себе: «Эй, путешествия во времени невозможны, никакого прошлого вообще давным-давно нет», – обычно достаточно для того, чтобы вернуться в тот момент, когда все началось.
С другой стороны, далеко не всякое сознание оказывается способно согласиться считать произошедшее с ним невозможным. Нет уж, случилось – значит, случилось, нечего тут отменять! Именно поэтому некоторые путешественники по Мосту Времени рискуют навсегда остаться на другом его конце. Ну, то есть как – навсегда. Не застрять навек в одном бесконечном мгновении, а просто продолжать жить, начиная с того момента, в который их занесло, чем дальше, тем острее ощущая себя инородным телом и непрестанно испытывая яростное сопротивление Мира такому насильственному изменению порядка вещей. В этом, собственно, и заключается главная опасность: никаких сил не хватит, чтобы продержаться в чужом времени больше нескольких лет, единственный выход – заручиться поддержкой могущественных и сведущих современников; впрочем, все это я пока знаю только со слов старших коллег и объяснить, как именно протекают описанные процессы, не могу даже самому себе.
И отдельно нелегко приходится тем, кто возвращается из путешествия с сувениром – ну вот как я с лисом. Причем если бы я уволок с собой не живое существо, а, скажем, старую скабу, проблема была бы ровно та же. Мост Времени не выносит подобной контрабанды. В прямом смысле не выносит, хрупкое подобие согласия Мира на невозможное событие, может рухнуть под тяжестью любого количества дополнительной материи, не включенной в первоначальный договор. И тогда уж – как повезет. Разные бывают варианты. Некоторые контрабандисты исчезают неведомо куда, некоторые обнаруживают себя в совершенно произвольно выбранном моменте времени, который, как нечистый на руку таможенник, пытается присвоить транспортируемую вещь, а некоторые благополучно возвращаются туда – в тогда – откуда ушли; причем это лишь отчасти вопрос опыта и могущества, обычно все-таки главным фактором оказывается упрямство.
В этом смысле у меня были неплохие шансы, все-таки я очень упрямый, это охотно подтвердят многочисленные стены, прошибленные моим твердым лбом; они до сих пор вспоминают наши встречи с содроганием, а я – с законной гордостью победителя.
А все же, какое счастье, что на другом конце Моста Времени меня ждал Нумминорих. Вытаскивая беднягу из теплой постели в Нумбанской гостинице, я смутно надеялся, что его присутствие хоть чем-нибудь да поможет, если уж сам Магистр Хонна рекомендовал, но даже вообразить не мог, насколько существенной и ощутимой окажется эта помощь. Мой обратный путь был неописуемо легок – ни смертного ужаса, ни предельного напряжения воли, я даже желание вернуться толком почувствовать не успел – его спокойное уверенное ожидание как магнит притянуло меня на крышу Мохнатого Дома, в ту самую зимнюю ночь, когда я оттуда исчез.
– Ура! – воскликнул Нумминорих. И, не дожидаясь, пока я спрошу, сообщил: – Тебя не было целый час. Но это, наверное, я сам виноват. Подумал, если ты обещал, что дело всего на полчаса, значит, раньше, чем через час, ни за что не закончится.
– Разве я действительно всегда так ужасно опаздываю? – удивился я.
– Нет, – честно признал Нумминорих. – Относительно редко. Но когда все-таки опаздываешь, выглядишь ужасно довольным, хотя на словах
