– Да точно так же, как от них смылась. Птицей, в сновидении. Раз, и снова проснулась не там, где заснула. Насколько я успел изучить характер буривухов, они поворчат, что люди слишком долго делают уроки, гораздо дольше, чем самые несмышленые птенцы. Но в целом, будут очень довольны, что у тебя все получилось, а значит, перерыв в учебе и перерывом-то не считается.
– Это правда, – невольно улыбнулась Меламори. И, помрачнев, добавила: – Только у меня не получается. Думаешь, я не пробовала? Столько раз!
– Не «не получается», а просто до сих пор не получалось. Это не ты тупица, просто я, даже отсутствуя, представлял себе, что ты живешь именно в Ехо. Конечно, ты никуда отсюда не улетала, с такой-то гирей на ноге! Не знаю, кстати, зачем мне это было нужно. Просто чтобы утешаться привычной картиной мира? С меня бы сталось. Но больше так не будет.
– А почему ты уверен? – спросила она. – Если до сих пор неосознанно удерживал меня здесь своей волей, то и дальше может так продолжаться.
– Не может, – твердо сказал я. – Просто раньше я был дурак дураком. Еще позавчера вечером был, представляешь? Но Мост Времени поставил мне голову на место. Невозможно всерьез за что-то держаться после того, как совершенно добровольно отменил даже себя самого.
Она, конечно, не исчезла на следующую же ночь. И через одну никуда не делась. Мы жили вместе долго и счастливо до самого Конца года. То есть еще целых шесть дней.
А утром Последнего Дня года Меламори прислала мне зов и деловито сказала: «Я только что спросила, будут ли мне положены хоть какие-то каникулы. И знаешь, что мне ответили? «В любой момент, когда сумеешь увидеть их во сне». По-моему, смешно».
Я не стал говорить ей, что по-моему – не очень. Потому что это прозвучало бы как: «Я передумал», – и было бы совсем уж нечестно. Тем более что я не передумал. А минута слабости бывает у всех, особенно спросонок.
Поэтому я только и сказал:
«Успела-таки. Удивительные все-таки психи вы, угуландцы. Ради своего дурацкого обычая улаживать все дела к Последнему Дню года Мир перевернете. Такие молодцы».
Безмолвная речь плохо передает эмоции собеседника, но готов спорить, что мне удалось ее насмешить. И это было прекрасно. В моих интересах поддерживать репутацию человека, в чьем обществе приятно проводить каникулы. А уж во сне это случится или наяву – дело десятое. Я – последний, кого это должно волновать.
Вот о чем я думал, спускаясь в гостиную, чтобы выпить там камры в обществе собак и, если очень повезет, кошек. Потому что на Базилио надежды мало – за свою коротенькую, только нынешней осенью начавшуюся жизнь, она успела завести столько знакомств и раздать такое количество обещаний, которые теперь пришлось спешно выполнять, что дома я ее видел исключительно по ночам – обычно спящей прямо в кресле. Впрочем, пока человек сохраняет способность улыбаться во сне, можно не слишком переживать, что у бедняги не остается сил добраться до спальни.
Еще с лестницы я услышал заливистый собачий лай. Но не придал этому особого значения. Это же только профессор Дримарондо у нас говорящий пес, а Друппи, простая душа, вынужден довольствоваться голосовым аппаратом, выделенным ему скуповатой природой. При этом поводов высказаться у него хоть отбавляй. И самый главный из них: «А-А-А-А-А-А! Какое счастье! Я есть!»
Поэтому лает Друппи довольно часто. А Дримарондо никогда не отказывается побеседовать с лучшим другом на собачьем языке. И, собственно, почему бы им не дискутировать вот прямо сейчас – примерно так я рассуждал, пока не оказался на пороге гостиной. Да так и застыл там столбом, распахнув рот, подавляя желание присоединиться к собакам и со всей ответственностью заявить: «Гав! Р-р-р-р-вау!» Это, пожалуй, был бы самый адекватный способ выразить чувства, охватившие меня, когда я обнаружил, что в центре гостиной, рядом с обеденным столом стоит маленький полосатый ярмарочный шатер.
Не то чтобы я не привык к чудесам. Но к чудесам, которые происходят не где-нибудь в удивительном Мире, начинающемся за порогом дома, а в моей гостиной, пожалуй, все-таки не привык. Скажем так, не настолько привык, чтобы невозмутимо усаживаться за стол и пить камру, не обращая внимания на невесть откуда тут взявшуюся палатку Правдивого Пророка.
– Спокойно, – сказал я собакам, – сейчас разберемся.
– Это полосатое сооружение совершенно неожиданно появилось из ниоткуда и чуть не свалилось прямо мне на голову, – наябедничал Дримарондо, вспомнивший на радостях человеческий язык. – Буквально в двух шагах от моего кресла! Я чрезвычайно взволнован!
– Безобразие, – согласился я.
И, осторожно приподняв полотняный край шатра, заглянул внутрь.
– Да заходи целиком, не стесняйся, – посоветовал мне загорелый темноглазый человек с длинной зеленой косой. – Я не буду исчезать, если ты этого опасаешься.
– А тогда, на ярмарке, почему исчезли? – спросил я.
Хонна, бывший Великий Магистр ныне распущенного Ордена Потаенной Травы, пожал плечами, как мне показалось, довольно смущенно.
– Рассердился, что столичный Тайный Сыск так беспардонно сует нос в мои дела, – признался он. – Но потом, остыв, понял, что сердиться тут особо не на что. Рано или поздно вам должно было стать интересно, что за хрен с горы морочит головы людям в Нумбане. И лично мне от вашего любопытства никакого вреда. Несправедливо было лишать тебя твоей порции правды, чем ты хуже прочих клиентов? Поэтому я дал себе слово непременно исправить
