возвращение по-другому. Однако делать было нечего. Он должен был узнать правду.
Когда Эдуард уже почти добрался до края обрыва, камень под его пальцами предательски зашатался. Юноша едва успел перехватиться, чтобы не сорваться вниз. Выругавшись про себя, он обнаружил, что не видит уступа, за который можно зацепиться и продолжить путь наверх.
На краю пропасти возник силуэт человеческой головы. Для Эдуарда, смотревшего против солнца, он был сплошной чёрной тенью. Вниз протянулась покрытая татуировками жилистая рука. Ухватившись за неё, юноша нащупал ногами что-то, отдалённо напоминающее уступ. Суетливо шаркая по камню, ему удалось преодолеть последний участок склона, отделяющий его от ровного плато, раскинувшегося на вершине.
– Спасибо, – сказал Эдуард, пытаясь перевести дух.
Его загорелое лицо покрывал слой пыли и пота. Рядом лежал Ярви, старательно разминающий правое плечо.
– Похудел бы хоть, – недовольно посетовал вор. – Чуть руку не оторвал!
Эдуард уже привык к дурным манерам Ярви. Ему не давал покоя другой вопрос. Почему вор всё ещё сопровождал его? В конце концов, от цепи, что сковывала их когда-то, теперь остались лишь неприятные воспоминания да рубцы на запястьях.
Однажды он спросил Ярви об этом. Тот простодушно ответил, что им по дороге: он и сам собирался покинуть королевство, ведь беглые каторжники наверняка находятся в розыске. Конечно, с его талантами он мог бы присоединиться к какой-нибудь разбойничьей шайке, но жизнь на большой дороге не сильно-то прельщала южанина. Да и потом, Ярви был уверен, что Эдуард всё ещё должен ему, а долгов Трёхпалый никому и никогда не спускал.
Вытащив затычку из кожаной фляги, Эдуард сделал пару жадных глотков.
– Но, но, полегче, ваше лордство! Нам ещё топать и топать, а вода, вон она где…
Ярви кивнул вниз, на дно каньона.
Углубляться в пустыню здесь было откровенным самоубийством. Эдуард понятия не имел, где следовало искать кочевников.
Отряхнув пыль с одежды, они пошли на юг, вдоль трещины. Где-то там впереди лежал Восточный тракт, уводивший к далёким и чуждым землям, откуда в королевство везли пряности, ткани, драгоценности и дурманы.
Впереди было почти две сотни лиг. Недружелюбный, иссушенный солнцем путь, пролегавший по краю извилистой пропасти. Они шли в безмолвии, сберегая силы.
Несмотря на холодные месяцы, ещё недавно терзавшие их стужей и снегами, в этих местах было почти жарко. Восточные ветра несли с собой песок и жар пустыни, лежавшей за Трещиной. Летом это живительное тепло превращалось в губительные суховеи.
Эдуард знал, что сейчас было самое благоприятное время для путешествия по этим землям, и всё же его не оставляла тревога.
Возбуждение от подъёма по стене каньона отхлынуло, оставив горькое послевкусие в виде ноющих мышц и чувства близости собственной смерти. На этом фоне к Эдуарду вернулись воспоминания прошлой ночи.
Долгое время видения не посещали его, и юноша уже начал надеяться, что помешательство отступило в тот момент, когда проклятые тюремные шахты остались позади. Однако он ошибался.
То была последняя ночь, проведённая на родине. Когда уже начинало темнеть, беглецы укрылись под кривыми ветвями старого сикомора. Его высохшие, корявые корни переплелись со склоном оврага, образуя заманчивое укрытие для путника.
Родиной этих деревьев были тёплые земли Побережья. Эдуард даже немного удивился тому, что они встретили сикомор здесь, так далеко на севере. Посадил ли его какой-то заезжий купец, или тому было какое-то другое объяснение, но теперь вековое древо было безнадёжно мертво. Что не удалось холодам и вредителям, сделала молния, расщепившая узловатый ствол почти до самого основания.
Именно в основании этого иссохшего древесного скелета Эдуард вновь увидел отца.
Из сна его вырвал вкрадчивый шёпот и уже знакомый порыв ледяного ветра, который не раз сопровождал подобные события.
Откинув походный плащ, который использовался в качестве одеяла, юноша поднялся. Рядом тихо посапывал Трёхпалый. Несмотря на невероятно чуткий сон, вор не проснулся, словно чья-то воля заставила его остаться в мире ночных грёз. Огонь погас, но тусклого мерцания, исходившего от умирающих углей, хватило, чтобы Эдуард увидел, что на коряге у кострища кто-то сидит.
Тёмный силуэт был словно хрустальным. Воздушная плоть, из которой он был соткан, сливалась с окружавшей его ночью. Лишь глаза горели яркими огоньками. Они напоминали холодные звёзды, сияющие в ночном небе, но не освещающие мир.
Сначала Эдуард испугался, что услышит знакомый призрачный голос, но тишину ничто не нарушало. Пришелец даже не смотрел на него. Фигура просто сидела у потухшего кострища, словно ожидая чего-то. И это был его отец. Эдуард ясно почувствовал его.
Наутро он уже не мог сказать, был ли ночной гость явью, или его просто посетило тревожное сновидение. Дабы успокоить себя, Эдуард решил считать это сном и не говорить ничего Ярви. Однако вор сам спросил его, не заметил ли тот чего-то странного минувшей ночью. Юноша покачал головой, и тогда Трёхпалый указал на пару еле заметных следов, отпечатавшихся на присыпанной пеплом земле. Его недоумение можно было понять, ведь следы не только не принадлежали никому из них, они ниоткуда не начинались и никуда не вели.
Замечание спутника не на шутку встревожило Эдуарда. С одной стороны, получалось, что он не так уж и безумен, как полагал раньше. В то же время предположение, что всё, происходившее с ним, было реальностью, заставляло кровь стынуть в жилах.
