знать, и Старик, подавив отвращение, воспользовался милостью похитителей. Разве что не стал прикладываться к горлышку, а вливал в себя воду, занеся начисто обтертую мешком бутылку над ртом.
К счастью, вода оказалась питьевой, а не набранной в ближайшей луже. Однако, помимо жажды, Старик начинал ощущать голод. Даже несмотря на то, что он находился в месте, способном надолго отбить аппетит. Как бы то ни было, пустой желудок здешние ароматы не волновали, и он требовал свое. И с каждым часом все настойчивее.
Но наступил день, за ним вечер, а кормить пленника никто не собирался. Замаявшись сидеть, теперь он был рад тому, что у него есть возможность прилечь, и ему было начхать на неудобства. Голова кружилась от голода и смрада, и сейчас Старика волновало одно – не упасть с островка в жижу. Не потому что он боялся испачкаться – это перестало заботить его еще ночью, – а из опасения утонуть. И неважно, что нечистот в яме было по колено. Для вконец измотанного человека этого хватит, чтобы захлебнуться во сне.
Спустя сутки пребывания в своей новой, куда более отвратительной тюрьме Старик понял, что это вовсе не тюрьма, а могила. Кто-то уготовил ему долгую мучительную смерть от удушья и голода, раз уж воду он все-таки получал. Вот только за какие грехи его казнили, хотелось бы знать?
Увы, задать этот вопрос было по-прежнему некому, а кричать в небо Старику надоело, ибо оно подавно не могло ему ответить…
Глава 12
Первый разговор с пленником состоялся через трое с половиной суток после того, как его бросили в Гламурную яму.
Поморив Папу Карло голодом, вонью и неизвестностью, Мизгирь явился проведать его с бутылкой воды и буханкой хлеба. Стерегущий форпост Хан доложил, что в последние сутки «зверь» уже не кричал и не требовал встречи с похитителями, а лежал на покрышке и таращился в небо немигающими глазами. Казалось, что старик даже не дышит. Если бы не его подрагивающая левая рука, он и вовсе сошел бы за мертвеца.
Мизгирь застал его в такой же позе. Но комвзвода явился к пленнику Гламурной ямы в открытую, и тот сразу вышел из прострации, принял сидячее положение и уставился на капитана мутным взором.
– Лови! – сказал Мизгирь. Затем показал пленнику буханку и кинул ее так, чтобы он ее поймал.
Папа Карло вздрогнул, но успел прижать хлеб к груди прежде, чем тот плюхнулся в жижу. После чего так же неуклюже, но цепко схватил брошенную ему бутылку. А потом, сунув буханку в зубы, полил себе на руки водой, вытер их о мешок, который ему надевали на голову, и лишь тогда приступил к еде.
Мизгирь заметил, что свои путы – метровый кусок веревки – пленник тоже использовал практично. Он обвязал ею бутылку с водой, которую получил вчера, и повесил ту себе на шею. Затем, чтобы держать питье в чистоте (насколько это было возможно) и не уронить бутылку спросонок в грязь.
Охотники нарочно оставляли «зверью» его путы, дабы получше узнать, с кем имеют дело. Повеситься в Гламурной яме на метровой длины веревке все равно не получилось бы. Но если пленник упорно искал способ сунуть голову в петлю, такого перед охотой долго не мариновали. У пленника должно было сохраниться желание бороться за жизнь, а если он заранее списывал себя со счетов, «зверь» из него получался неважнецкий.
– Ну что, тебе хватило времени обдумать, почему ты здесь, или все еще не догадываешься? – осведомился Мизгирь, присаживаясь на корточки у края ямы.
Папа Карло продолжал молча грызть буханку, поглядывая исподлобья на комвзвода. Вид у старика был злой и изможденный, но, судя по взгляду, он понимал, о чем его спрашивают.
– Отвечай! – приказал капитан. – А иначе, видит бог, я заставлю тебя говорить!
– Вы ошиблись, – отозвался пленник севшим голосом. – Я не тот, кто вам нужен. Я простой рабочий. Ремонтирую дорогу. Я никому не причинил зла.
– Ошибаешься, – возразил Мизгирь. – Мы тут навели у дорожников справки. Тебя зовут Пахом Чернобаев, и ты отсидел максимальный срок в Святом Остроге. Так что брось прикидываться белым и пушистым. Лучше расскажи, за что ты убил тех людей и каких еще бед натворил четверть века назад.
– Я никого не убивал. Меня подставили, – ответил Папа Карло. – Я отсидел по ошибке. Расплатился за чужие грехи.
– Ну надо же! Экий невезучий ты парень, – наигранно посочувствовал ему комвзвода. – Кого ни возьми, все насчет тебя ошибаются. Прямо не злодей, а истинный мученик! Но я повторяю вопрос: в чем провинились перед тобой те пятеро, за чье убийство тебе впаяли срок? И кончай рассказывать мне сказки о своей невиновности. Будешь честен – в скором времени выйдешь отсюда. Продолжишь юлить и лгать – я тебя в этой яме сгною.
Прежде чем ответить, Пахом доел хлеб и запил его большими глотками воды.
– Те пятеро, о которых вы говорите, собрались вместе в одном баре, чтобы меня убить, – признался Чернобаев. – И убили бы, кабы я их не опередил. Я всего лишь защищался. Так же, как поступили бы и вы на моем месте. А меня за это взяли и осудили. Где же тут справедливость?
– У этих людей были семьи?
– Почем мне знать. Может, и были. Я не интересовался.
– И на кой черт им понадобилась твоя смерть?
– После Первой Уральской по этим землям рыскало немало мстителей и охотников за головами. Да и после Второй, надо думать, их было достаточно. А вы разве не из таких? Зачем вы меня схватили и наводили обо мне справки?
– Так ты воевал? На чьей стороне? – Мизгирь пропустил вопрос пленника мимо ушей.
