Между тем стрелок и не думал таиться. Как только в укрытие Морока ударила третья пуля, он выглянул одним глазом (тем паче что второго у него больше не было) и увидел перед гаражом мизгиревского сынка. Оружие у него тоже было приметное. Из этой винтовки стрелял на кирзаводе в Морока босс Мизгиря. И вот теперь, получается, она перешла по наследству к Илюхе.
А пацан-то возмужал! Ишь ты, как лихо ухлопал Крапчатого – тот даже выстрелить в ответ не успел. И Морока щенок ухлопает без колебаний, стоит лишь попасться ему на прицел.
Впрочем, ума у него за столь короткий срок не прибавилось. Стоило Мороку затаиться, как пацан занервничал и взялся озираться. Видимо, решил, что упустил врага, и боялся, что тот обойдет его сзади. Рот Илюхи открывался и закрывался – он все время что-то кричал. Наверное, вызывал палача своей семьи на битву, понятия не имея, что тот его не слышит.
По мере того как Илюха приближался, Морок обползал мусорную кучу – так, чтобы она все время его заслоняла. Да, щенок был растерян и вел себя глупо. Но он не бросился с плачем к телу отца, а пока шел и оглядывался, успел дозарядить ружейный магазин. И если бы Морок атаковал его прямо сейчас, то гарантированно нарвался бы на пулю.
Хотя играть с пацаном в прятки вестник Смерти тоже не собирался. Взяв из кучи мусора обломок кирпича, он метнул его так, чтобы тот упал шагах в десяти позади Илюхи, а затем со стуком покатился по двору.
Щенок не замешкался – тут же обернулся на шум и выстрелил. А когда смекнул, что что-то не так, было поздно – отвлекший его Морок уже подскочил к нему со спины.
Илюха не успел нацелить на него винтовку – он схватил ее за ствол и отвел тот вверх. Сын Мизгиря снова выстрелил и попал в гаражный карниз. Морок же, ухватив винтовку двумя руками, рванул ее на себя и швырнул Илюху через бедро. Так резко, что пальцы мальчишки разжались, и он упал на землю безоружным.
Встать самому ему не позволили. Отбросив «пушку», Морок схватил сопляка за грудки, поднял его и припер лопатками к стене гаража. Илюха попробовал отбиваться, но вестник Смерти дважды шибанул его спиной о доски, и боевой пыл в нем угас. Вцепившись убийце в запястья, он глядел расширенными от ужаса глазами в его единственный глаз и дышал так, что, казалось, его легкие вот-вот разорвутся.
Когда Илюха искал врага, то кричал, а сейчас умолк. Это слегка озадачило Морока, и он приказал:
– Моли о пощаде, щенок! Если не хочешь, чтобы я надел тебе на шею галстук из твоих же кишок, – моли о пощаде!
Илюха что-то пролепетал и мотнул головой. Морок понял, что щенок артачится.
– Ну что ж… – Вестник Смерти высвободил правую руку из Илюхиных пальцев, достал из-за ремня нож и проткнул кончиком острия пацану кожу на животе. – Ты, видать, решил, что я шучу, да?
Пацан задрожал, и Мороку ударил в ноздри запах мочи. Но губы Илюхи были крепко стиснуты, и он по-прежнему отказывался подчиняться.
Морок продолжил давить на нож, полагая, что еще немного, и щенок сломается. Однако тот снова его удивил. Продолжая трястись, Илюха вдруг схватил его левой рукой за лицо, а большой палец погрузил ему прямо в пустую кровоточащую глазницу.
Боль пронзила Морока с такой остротой, что буквально ослепила его. Он отшатнулся и впервые за долгое время не сдержался и заорал. А за болью моментально вскипела ярость. Око за око! И вместо того чтобы выпустить сопляку кишки, вестник Смерти замахнулся и всадил нож мальчишке в глаз. По самую рукоять – так, что клинок пронзил ему мозг и уперся в затылочную кость черепа…
Вернее, это Морок думал, что все случилось именно так. Но когда боль отступила и перестала туманить ему взор, он вдруг увидел, что промахнулся! Или же это пацан в последний миг дернул башкой, отчего нож вонзился рядом с ней в стену, лишь слегка разрезав ему ухо.
А Илюха все так же смотрел на Морока ненавидящим взглядом, стиснув губы и трясясь, как осиновый лист.
Вестник Смерти неожиданно обнаружил, что он тоже дрожит и тяжко дышит. Почти как его пленник, разве только Морок трясся не от страха, а от волнения. Но откуда оно взялось? Вот так с ходу было и не понять.
В последние пять минут он допускал одну ошибку за другой: едва не погиб от рук раненого стрельбана, не учуял пацана с ружьем, позволил тому убить Крапчатого, потом не сумел заставить Илюху подчиниться, не смог вытерпеть боль и вконец опростоволосился – ударил ножом обездвиженную жертву и промазал. Верно он решил, прежде чем Крапчатый нарвался на пулю, – прежний Морок умер. А то, что от него осталось, являло собой жалкое и омерзительное зрелище.
Пока история Морока окончательно не пошла вразнос, в ней надо было срочно поставить точку.
Схватив Илюху за подбородок, вестник Смерти выдернул нож из стены и, приставив тот к щеке пленника, сказал:
– Я в тебе ошибся. Ты не трус. Позволь наградить тебя за твою храбрость. Носи это с гордостью и помни: ты – единственный человек в мире, кто получил эту награду живым.
И Морок, прижав голову пацана к стене, вырезал у него во всю щеку – от глаза до нижней челюсти, – свою любимую «М». После чего отпустил кричащего от боли Илюху и, зашвырнув нож подальше, вышел на середину двора. Где и остановился, раскинув руки в стороны и глядя на бушующий перед ним пожар. Такой пугающий и в то же время такой живой и теплый.
Самое время начать привыкать к большому огню – в аду, небось, на это времени уже не будет.
