На мгновение Анайя потеряла дар речи, продолжая про себя ругать Саймона на чем свет стоит, но наконец взяла себя в руки и спросила:
– Итак, ты не только доверяешь ей, но и хочешь, чтобы я взяла на себя труд помогать вам обоим?
– Выслушай меня до конца, а потом уже принимай решение.
Следующие пять минут Анайя молча слушала, напрочь забыв о перчатках. К тому моменту, когда Саймон закончил, она сама уже верила Виктории Бибо.
– Таким образом, ты хочешь, чтобы я залезла на серверы «Анимуса» и выяснила, куда исчезли документы, которые должны были уйти в отдел криптологии. И пока я там копаюсь, я еще должна найти способ контролировать новую информацию, которая записывается во время твоих симуляций. А еще ты хочешь, чтобы меня при всем этом не поймали за руку. Это все?
– Прости, – сказал Саймон. – Ты уже и так много сделала для меня. Я не имею права подвергать тебе еще большему риску. Если со мной и Викторией что-то случится, мы будем отрицать, что ты была в курсе наших дел. Я обеспечу тебе безопасность, Анайя. Будь в этом уверена.
У Кодари не было желания позволять ему играть роль благородного рыцаря. Это она затеяла всю эту заварушку, и вот теперь оказалось, что Саймон, похоже, обнаружил нечто действительно серьезное – кто-то роется в утробе этого чертова «Анимуса» – и она вынуждена в пределах своих возможностей помогать.
– Я уверена, Саймон, на твой счет, но и ты знай, что я тебя не подставлю, ни одного лишнего слова с моей стороны, – сказала Анайя. – Я сделаю, о чем ты просишь. Я прямо сейчас возвращаюсь в «Абстерго».
Анайя бросила взгляд на элегантные кашемировые перчатки – перчатки подождут. Купит завтра или послезавтра.
Если доживет.
29
Саймон с Викторией вернулись в зал «Анимуса», непринужденно обсуждая необходимость в данном историческом отрезке сконцентрировать внимание на ассасинах. Любой, кто мог бы их услышать, не нашел бы никакой крамолы в том, что они хотят продолжить изучение потока памяти Габриэля Лаксарта.
Саймону очень хотелось знать, почему ассасины потеряли интерес к Жанне и почему перестали ее защищать. Неужели все так банально просто – она лишилась меча Эдема и стала для них бесполезной? Или с тех пор, как Карл перестал использовать Жанну в соответствии с их целями и занялся малоэффективной дипломатией, которая если кому и шла на пользу, так только тамплиерам, они больше не заботились об отработавшем свое инструменте влияния?
В этом вопросе многое злило Саймона, и он хотел получить ясный и четкий ответ. «Я боюсь только одного – предательства», – словно молот, стучали в его голове слова Жанны.
В отделке комнаты преобладали камень и дерево, стулья стояли большие, богато украшенные, блюда, на которых подавался обед королю и членам его совета, серебряные. В окна лился свет осеннего солнца, и среди сидевших за столом не было ни одного счастливого лица.
Жанна еще не совсем оправилась от полученного ранения. Потеря меча и уход войск из-под стен Парижа по приказу Карла удручающе подействовали на ее настроение. Последние несколько дней она молчала, а если и говорила, то односложными сухими фразами.
Герцог Алансонский также имел вид злой и несчастный. Он был человеком невозмутимым и веселым, и Габриэлю было странно видеть его похожим на котел с кипящей смолой. Сам Габриэль присутствовал на обеде, чтобы «контролировать» Жанну на тот случай, если у нее после роскошного обеда совершенно испортится настроение или еще бог весть что с ней случится. Пятой персоной, приглашенной на обед, был Жорж де Ла Тремойль, который, казалось, съел столько, сколько Жанна, Габриэль и герцог Алансонский, вместе взятые.
Карл сидел во главе длинного стола, и по тому, как много внимания он уделял Жанне, Габриэль чувствовал, случится что-то плохое. Как только проворные и молчаливые слуги унесли блюда с остатками еды и массивная дверь за ними закрылась, король заговорил:
– Жанна, мы знаем о вашем разочаровании, кое вызвано тем, что мы остановили штурм Парижа и увели войска от его стен. И мы боимся, что еще больше вас разочаруем. Но пожалуйста, знайте, все, что мы делаем, мы делаем для блага Франции.
«Вид у него такой, будто он свято верит в то, что говорит», – подумал Габриэль. Было тяжело в последние дни думать о Карле без определенной доли презрения.
– Последние месяцы наша армия смело шла в атаки и одерживала победы. Освобожден Орлеан, очищены берега Луары и Реймс, где мы были коронованы. И мы благодарны.
– Но видимо, есть какое-то «но»! – выпалила Жанна, ее сапфирово-синие глаза потемнели.
– Но, – любезно продолжал король, – сейчас мы на дороге к миру, и нам не нужна регулярная многотысячная армия. – Он посмотрел на герцога Алансонского. – И мы больше не можем утруждать герцога необходимостью возглавлять эту огромную армию.
– Что? – выкрикнул герцог.
– Армия распущена, и вам, ваша светлость, следует вернуться домой, к жене, заняться своими делами, – сказал де Ла Тремойль и потянулся за
