Их позвали в Милен, и на время показалось, что Жанна обрела надежду. И видеть ее во время мессы такой подавленной было как нож в сердце для Габриэля и Флер, которые любили ее так беззаветно. Они, держась за руки, ища друг у друга защиты и поддержки, шли по улицам Старого города.
– Она тебе не сообщала… – начал Габриэль.
– Жанна тебе не говорила… – одновременно с ним заговорила Флер.
Они печально улыбнулись, посмотрели друг на друга и расплакались.
– Габриэль, как ты думаешь, чем все это закончится?
– Не знаю, – честно ответил юноша. – Пьер хочет увезти ее домой.
Жан, старший брат, уже уехал, но Пьер от самого Блуа оставался подле сестры. Он не понимал ее так хорошо, как Габриэль или Флер, но любил ее, и Габриэль был рад, что Пьер рядом.
– Ты… ты думаешь, голоса оставили ее? – едва слышно спросила Флер, глядя на него широко раскрытыми глазами.
Габриэль молчал. Он боялся спрашивать Жанну об этом.
– Мне не важно, что она делает, куда она идет, – наконец заговорил Габриэль. – Я буду там, где она.
– И я тоже. Всегда. – Глаза Флер наполнились слезами. – Я просто хочу, чтобы она перестала страдать. Король неправильно с ней поступает!
– Король делает то, что должен делать король, а я – то, что должна делать я, – раздался у них за спиной голос Жанны. – И вы, моя Тень и мой Цветок, делаете то, что должны делать вы, и только вы. Мы все исполняем волю Господа.
Глаза у Жанны были красными и распухшими от слез, но сейчас она уже не плакала.
– Мне нужно с каждым из вас поговорить, – сказала Жанна, отводя Флер в сторону.
Габриэль отвернулся, чтобы не мешать их уединению, на сердце у него было тяжело. Вскоре он почувствовал легкое прикосновение.
Он повернулся и впервые осознал, какая Жанна маленькая. Все, что она делала, что ее окружало, было таким огромным – ее свет, ее внутренняя сила, тепло ее сердца, живость ее лица. Сейчас он видел перед собой невысокую юную девушку, печальную и тихую.
– Мой Свидетель, – сказала Жанна, и по спине Габриэля пробежал холодок. Он был ее свидетелем и ее тенью и недоумевал, почему сейчас она выбрала именно это прозвище. – Ты помнишь, что сказал мне, когда я в первый раз рассказала тебе о моих голосах?
Кровь застыла у него в жилах, горло перехватило, он не мог выдавить ни слова и только кивнул.
«Позволь мне навсегда остаться с тобой. На веки вечные».
– Я тебе тогда ответила, что не могу этого обещать, – продолжала Жанна.
– И я сказал: «Прошу, позволь мне следовать за тобой столько, сколько это возможно», – глухо выдавил Габриэль.
– Ты будешь моим Свидетелем столько, сколько отпущено. И это время истекает. Я хочу, чтобы ты мне пообещал: когда я попрошу тебя уйти, ты послушно выполнишь мою просьбу. Что бы ни случилось.
– Жанна, я не могу тебя покинуть! Пожалуйста, не проси меня об этом! – Его голос сломался и задрожал, но он не стыдился этого. Он взял ее руки и прильнул к ним, чувствуя каждую косточку: какой хрупкой она была, несмотря на свет, от нее исходивший.
– Я не сказала «покинуть». Я сказала «послушно выполнишь мою просьбу». Когда я прошу, это просит Господь, а не я. Поклянись, Габриэль, что после моей просьбы ты не последуешь за мной.
Габриэль не мог себе позволить показать Жанне свою боль. Она и без того знала, насколько эта боль велика. Ее саму что-то тяготило, но что именно, он не понимал.
– Я клянусь, – сказал Габриэль, а про себя добавил: «…во имя той безмерной любви к тебе, что живет в моем сердце».
Саймон обрадовался туману, который начал клубиться и поглощать картину прошлого, потому что он больше не мог выносить ту боль, что переполняла Габриэля.
– Саймон, что… что случилось? Мы знаем?
– Мы знаем, – мрачно ответил Хэтэуэй. – На суде Жанна поклялась, что святая Екатерина и святая Маргарита поведали ей, будто она будет взята в плен до Дня святого Иоанна, то есть до двадцать четвертого июня. Она… – Саймон кашлянул, прочищая горло. – Двадцать третьего мая под Компьенем Жанна и несколько человек из ее ближайшего окружения, включая Пьера и ее оруженосца Жана д’Олона, были взяты в плен. Бургиньоны хитростью увлекли ее далеко от стен города, а затем отрезали ей путь к отступлению. Чтобы враги не проникли в город, губернатора Компьеня принудили поднять мост и закрыть ворота.
– Габриэль избежал плена, потому что Жанна попросила его не следовать за ней, – резюмировала Виктория.
«У меня есть только один год, ну, может быть, чуть больше…» – предсказала Жанна 21 апреля 1429 года.
Ее пророчество сбылось.
30
Саймон знал – во всех страшных деталях, – какие тяжкие испытания пришлось пройти Жанне до дня своей смерти: надуманные обвинения, побои и постоянный страх быть изнасилованной. Весь этот кошмар плотно обосновался в его сознании и бесцеремонно врывался в
