Он застыл на мгновение в растерянности, следя за ней взглядом, затем повернулся к Виктории:
– Нам нужно срочно возвращаться в «Абстерго». Я думаю, Габриэль хочет что-то сказать ассасинам.
– Вот ты где, – в самое ухо Жану де Мецу холодно прошептал Габриэль, садясь рядом с ним на скамейку в полутемной таверне.
Либо юноше не удалось своим появлением удивить ассасина, либо, что более вероятно, тот умело скрыл свое удивление.
– Лаксарт, – спокойно сказал де Мец, – а я все ждал, когда ты придешь.
Спокойный, даже небрежный тон Жана разозлил Габриэля.
– Поговорим на свежем воздухе, – сказал юноша, вставая.
Его товарищ неторопливо допил эль и тоже поднялся. Летние сумерки только начали сгущаться, и дневная жара еще не успела остыть. Они шли по улице, кивая прохожим, пока не уединились на рыночной площади, лотки которой уже были закрыты на ночь.
– Я сожалею о том, что случилось с Жанной, – сказал де Мец, как только они остались одни.
– Сожалеешь? Если бы вы, ассасины, сожалели о ней, она бы сейчас не была в руках Люксембурга, преданного вассала Филиппа Бургундского! – выкрикнул Габриэль. – Она почти спаслась. Вы знали об этом? Ее схватили только потому, что она пыталась освободить своего брата и д’Олона. Потому что их судьба была ей небезразлична. Если бы только ассасины ей помогли…
– Ты ничего не знаешь, Лаксарт, – перебил его де Мец. Он не обвинял, и в голосе его не было злости, а только безграничная усталость. – Ты не имеешь никакого представления о том, что мы делали или не делали и почему.
– Ну так расскажи мне!
– Ты не член братства и даже не ученик. И я не думаю, что ты когда-нибудь будешь одним из нас.
– Почему нет? Я недостаточно хорош? Потому что ассасины оставили меня, когда ситуация стала для них неудобной?
Де Мец ответил, но не зло, а с глубоким сожалением:
– Дело в другом. И оно не касается ни тебя лично, ни братства, ни войны против тамплиеров за будущее человечества. Все дело в Жанне.
– С меня хватит, – сказал Габриэль. – И тебе должно было бы хватить. И Иоланде. Когда-то вы мне сказали, что Жанна не просто важная политическая фигура. Вы сказали, что будете заботиться о ней и оберегать от всех невзгод. Я поверил вам. Я думал, что ассасинов от тамплиеров отличает забота о человеке. А она, Жанна, не просто деревенская девушка. Вы же знаете это!
– Я знаю, – произнес де Мец. – Мы знаем. Но бургундцы уже разговаривали с Жанной, по крайней мере один раз точно. А… – Де Мец заметил удивление на лице Габриэля и добавил: – Видишь, ты ничего не знаешь. И даже не представляешь, сколько в этом деле задействовано противоборствующих сил и людей. Мы не можем просто налететь и освободить ее. Политическая стратегия…
– Ничего не значит для меня! Для меня она – все!
Взгляд Жана сделался печальным.
– Ты, Габриэль, слишком возбудимый и неуравновешенный, чтобы участвовать в нашем деле. Мне очень жаль. Но… правда в том, что без меча Жанна перестала быть непобедимым ангелом. Ее судьба решилась у стен Парижа.
– Но только потому, что Карл приказал ей отступить! Филипп Бургундский надул его, сейчас он даже сам это понимает!
– Ее захватили в плен. Она тоже совершает ошибки.
– Голоса предупредили ее, что она попадет в плен, – отчаянно сопротивлялся Габриэль. – И я верю, она слышит самого Бога. А вы верите?
Жан молчал.
Габриэль отступил от него на шаг:
– Боже правый, вы же не верите! Вы же, как и Карл, переменчивы и непостоянны! Я обращался к нему, я умолял дать за нее выкуп, но он и пальцем не пошевелил. В тот момент, как она стала для вас бесполезной, вы отстранились от нее. Это и есть кредо ассасина? Находить нужных людей, выжимать из них все и выбрасывать за ненадобностью?! Боже милостивый, вы ничем не отличаетесь от тамплиеров!
Габриэль не успел договорить: горло сдавил скрытый клинок. Жан схватил его за грудки и прошипел в самое лицо:
– Во имя дружбы, что нас связывала, твоя жалкая злобная плоть не испустит дух здесь и сейчас. – Клинок исчез, де Мец разжал кулак и с отвращением оттолкнул Габриэля. – Хочешь так думать? Вперед! Это говорит только о том, что ты ничего не понимаешь.
Габриэль схватился рукой за шею, она была теплой и влажной. Скрытый клинок был таким острым, что юноша даже не почувствовал, как он рассек ему кожу.
– Я понимаю только то, что вы бросили восемнадцатилетнюю девушку, которая сделала все, что она обещала. Чья воля оказалась сильнее твоей или моей и даже вашего Наставника. Если вы ценили ее только за меч, то, я думаю, она могла бы сослужить большую службу тем, кто охраняет ее сейчас, нежели тем, кто охранял ее на пути в Шинон. По крайней мере, они не притворяются друзьями.
Сумерки сгустились, но было видно, как де Мец поморщился:
– Иди. Убирайся, пока я не передумал.
