На мгновение Дрезден лишился дара речи. Прайд Красного Ветра кочевал на расстоянии долгого бега к западу от дома Дрездена. Свирепые и уважаемые львы. Охотился с ними?
«Кто ты? Что тебе нужно?»
– Трудно объяснить. Начну с того, что я – приемный сын Аблаки и ученик тигра Нобунунги. Я ношу запах Нобунунги и охочусь вместе с ним. Это мой брат Дэвид, раб убийства, и сестра Кэролин, тоже из дома Аблаки. Мы принесли для вас вести от Нобунунги. Нам позволено приблизиться?
Дрезден решил выбрать путь вежливости: если хотя бы половина того, что говорили о Нобунунге, соответствовало действительности, это был самый разумный поступок. Он замер и позволил, чтобы его тоже обнюхали. Человек быстро принюхался к гриве и отошел. Именно так, как следовало поступить младшему охотнику в подобных обстоятельствах.
Дрезден нахмурился. Он не питал любви к людям, а Аблака был врагом Бога. Но каждую ночь под этими странными звездами Дрезден молился, пока не засыпал. Он не жаловался на свою участь, не сетовал, что его искренняя вера была вознаграждена таким образом. Он ничего не просил для себя. Он молился, чтобы его львенку выпал шанс жить за пределами этой клетки. Каждую ночь Дрезден заклинал Бога исполнить эту молитву, а взамен забрать его жизнь. Он понятия не имел, какое отношение к молитвам может иметь все это… но Бог удивлял его и прежде.
Дрезден сел, поднял переднюю лапу и быстро лизнул. Жест уважения, если не радушного приветствия.
Как ни странно, ему было любопытно, что скажет человек.
iii
– …и этот гребаный лев свалился меньше чем в пяти футах от меня, представь только, – говорил Маркус. – Он был в ярости. Если бы третьим выстрелом я не попал куда нужно…
– Честно? – спросила Элиана.
– А то!
Маленький клочок леса, где они находились, должен был выглядеть дремучим. Он и выглядел – издали. А вблизи – не очень. Даже если забыть про маленькие рождественские гирлянды, освещавшие тропинку, что-то вокруг буквально кричало: «Ландшафтный дизайн!» Может, дело было в слишком ровных рядах пальм. Однако дремучий или нет, личный лес Маркуса внушал уважение. Теперь Элиана почти не слышала звуков вечеринки.
– Короче, как только большой лев заснул, я просто подошел и подобрал львенка. Тогда она была совсем крохой. И тут раздается дикий рев – и прямо на меня кидается мамаша!
– И что ты сделал?
– Ну, я, конечно, положил львенка. Но было слишком поздно. Мамаша оказалась ловкой сучкой – умудрилась подкрасться намного ближе, чем отец, а снотворное у нас кончилось. Поэтому один из местных достал винтовку и пристрелил ее.
– Ой! Вы убили ее? Она же только пыталась защитить своего малыша!
– Конечно, мы ее убили! Она нацелилась на мою задницу! И хорошо, что мы это сделали. Она приземлилась на одного из парней, что таскали наши палатки, и перед смертью разодрала ему всю руку. Я слышал, потом ее пришлось ампутировать.
Должно быть, мысли Элианы отразились на ее лице.
– Ничего страшного. Я дал ему денег. – Маркус посмотрел на нее: – Что?
– Ничего, – ответила она. И в надежде на смену темы спросила: – Когда это произошло?
– М-м-м… наверное, через месяц после турне, так что, полагаю, почти год назад. Нага – она была львенком – здорово выросла. В доме есть фотография, на которой я стою с ней на руках, поставив ногу на ее папашу. Сейчас она весит почти две сотни фунтов, а ведь ей еще расти и расти!
– Вот черт. Сколько же весит отец?
– Может, сотни четыре? Чтобы его поднять, потребовалось четыре человека. Двенадцать часов спустя мы уже летели обратно в Коннектикут.
– Тебе позволили ввезти в страну львов?
– У меня есть разрешение. Считается, что это зоопарк.
Элиана огляделась и поежилась. Травка действовала, но как-то неправильно. Искусственный лес казался очень темным, очень густым. Элиана почти не слышала звуков вечеринки. Почему-то она вспомнила Мэй, свою мать, вспомнила их последнюю ссору. Элиана приехала из города домой погостить,
