Они раскланялись, и дон Родриго сказал по-французски:
– Большая честь познакомиться с вами, дон Франциско.
– Я безмерно рад встрече, сеньор, – ответил Франсуа на испанском.
– О, вы прекрасно говорите по-испански!
Франсуа ответил с поклоном:
– Благодаря вам, дон Родриго.
Тот удивленно поднял брови. Романьяк рассмеялся и пояснил:
– Вы учили меня в Алжире.
Испанцу понадобилось не менее полуминуты, чтобы узнать Франсуа.
– Вы?! Я не могу поверить!
Карты были забыты. Старые друзья обнялись и, уединившись в покоях Романьяка, проговорили весь вечер. Дон Родриго рассказал, что дважды финансировал монахов-тринитариев для выкупа Франсуа, но те так и не смогли разыскать его в Алжире. Испанец поведал, что его супруга давно умерла, трое сыновей служат королю на море, а сам он живет теперь в Мадриде, небольшом городке севернее Толедо, и состоит в Городском кортесе[20]. Франсуа в ответ выдал свою легенду о родстве с Екатериной Медичи. Дон Родриго шумно восхищался и тем, как причудливо сложилась судьба Франсуа, и тем, как неожиданно они встретились.
С того вечера возобновилась их дружба. Дон Родриго нередко приезжал в Толедо, и они частенько встречались – иногда во дворце, но чаще в тавернах, где с удовольствием пропускали по кружечке хереса.
В конце весны Франсуа получил письмо от Нострадамуса. Мишель сообщал о рождении второй дочери, о визите к нему Маргариты Савойской, сестры покойного короля Генриха, которая проездом оказалась в Салоне, о том, что наблюдения подтвердили теорию Коперникуса, что он, Нострадамус, понял природу солнечных затмений и научился их вычислять и что ближайшее затмение состоится 21 августа 1560 года. В заключение Мишель выражал надежду, что Франсуа здоров и доволен своей жизнью при дворе испанского монарха.
Пришло письмо и от Екатерины, в котором она сетовала на разгорающуюся в стране религиозную вражду и просила Франсуа по возможности оберегать Елизавету. Королева ни словом не упомянула, что скучает по нему, и это его задело. Сам он тосковал и по «кузине», и по времени, проведенном в Париже. Он никак не мог привыкнуть к Испании.
Уклад жизни при дворе и в самой стране в корне отличался от того, к которому он привык во Франции. Испания не зря считалась оплотом католицизма: все здесь было подчинено строгому соблюдению религиозных норм. За жизнью граждан следила инквизиция – всеведущая и беспощадная. Население страны более чем на четверть состояло из иноверцев – евреев и мавров, которых принуждали либо принять христианство, либо уехать. Инквизиторы неотступно следили как за новообращенными, так и за всеми остальными, особенно за потенциальными протестантами, и при малейшем подозрении вызывали на допросы. Далее обычно следовали пытки, изгнание или сожжение.
Принятый недавно Эдикт веры предписывал «сообщать как о живых, так и об умерших, о которых вы знаете или слышали, что они сделали или сказали что-либо против нашей святой католической веры, чтобы истина стала известной, и виновные были наказаны, а добрые и преданные христиане проявили бы себя и были бы вознаграждены, а наша святая католическая вера укреплена и возвышена». Эдикт вынуждал испанцев доносить друг на друга, это стало считаться добродетелью и религиозным долгом, в результате между людьми все чаще возникала напряженность и даже вражда. Процветала религиозная фанатичность и нетерпимость. По всей стране ходили легенды о страшных пытках в застенках инквизиции. Палачи, которые были лично заинтересованы в признаниях «виновных», поскольку получали сдельную оплату, не уставали придумывать все новые и новые орудия пыток. Испанский воротник, испанский щекотун, испанский сапог – чего только не изобрели последователи Торквемады.
Хотя при дворе инквизиция старалась не свирепствовать, тем не менее общий дух суровости проникал и сюда. Дворец был разделен на мужскую и женскую половины, и ни один кавалер не мог пройти в дамские покои после захода солнца. Под страхом смертной казни мужчинам запрещалось касаться королевы, даже чтобы спасти ее от гибели. Одевались придворные в черные, коричневые, серые тона, которые считались признаком религиозной благонадежности, поскольку были цветами главных монашеских орденов. Придворные дамы, при любой жаре затянутые в платья от подбородка до пят, в большинстве своем были строги и сдержанны. Под мрачными сводами дворца царила атмосфера суровой чопорности. Франсуа с тоской вспоминал веселых и любезных фрейлин Екатерины.
Дон Фелипе, всегда одевавшийся в черное, предпочитал простоту, строгость, не любил праздников и приемов. Целыми днями, а порой и ночами, он работал в своем кабинете, просматривая бесчисленные доклады министров, губернаторов и вице-королей своей огромной империи, за что в народе получил прозвище «бумажный король». Все важные решения он принимал лично, не доверяя никому.
У дона Фелипе были и свои слабости. Он обожал охоту и… садоводство. Внутренний двор Алькасара был наполнен прекрасными и необычными цветами, среди которых почетное место занимали картофель, помидоры и табак, привезенные недавно из Вест-Индии и считавшиеся декоративными растениями.
И все чаще на лице этого жесткого, расчетливого и холодного человека появлялась улыбка, едва он видел свою Изабеллу. В начале весны она заболела, и дон Фелипе, оставив государственные дела и презрев опасность заражения, лично ухаживал за супругой, чем та была очень тронута. Юная
