– Хорошо. Коридор памяти через три, два, один…
Пронизывающий свет ослепил Шона, когда включился визор, погрузивший его в бездонное пространство коридора. Картинки вокруг него распадались сами по себе, и первая вещь, которую он заметил, было то, что он стоял, стоял самостоятельно. И он был высоким. Прямо-таки огромным.
– Выглядишь как коп, – произнес человек, стоявший рядом с ним. У него на голове был высокий, но размытый цилиндр, он был одет в длинный черный плащ, достающий до колен, приталенный красный жилет и клетчатые брюки. Густые бакенбарды обрамляли его лицо, а на поясе висел большой нож.
Шон взглянул на собственный темный мундир, на латунные пуговицы и высокий ворот. У него была плоская фуражка с коротким козырьком и значком городской полиции.
– Ты прав, – ответил он. – Выгляжу как коп. А вот на кого ты похож, даже не знаю. Кто… Ты-то кто?
– Оуэн, – ответил мужчина, и его голос прозвучал хрипло, а затем он склонил голову набок. – И я…
Он взглянул на запястье, поразглядывал его некоторое время и сжал кулак. Лезвие ножа выскользнуло из рукава его плаща и впилось в плоть.
– Я ассасин, – сказал он.
Шон отступил от него на шаг.
– Полезно знать.
– По-моему, я тамплиер, – сказал другой человек сзади.
Шон оглянулся, чтобы взглянуть на него и на остальных. Второй человек, чей голос только что прозвучал, был крупным, но не таким, как Шон, и говорил с небольшим ирландским акцентом. Он был без шляпы, а одет в жилет поверх потрепанной белой рубахи с закатанными рукавами. На шее у него был повязан платок, а на поясе – короткий фартук, завершавший образ бармена.
– Хавьер? – спросил Оуэн. Бармен кивнул.
– Всегда знал, что у матери есть ирландская кровь.
Позади Хавьера рядом стояли пожилой мужчина с седыми волосами и юная девушка, оба чернокожие, оба одетые как прислуга. На девушке было черное платье и белый передник с оборками, который покрывал ее грудь и плечи. У мужчины были темные штаны и сюртук, жилет и белая рубашка.
– Пожалуйста, скажите мне, что мы не рабы, – попросила девушка.
– Не рабы, – произнесла стоявшая рядом с ними молодая женщина. На ней было элегантное красное платье с черным кружевом, у нее были шелковистые волосы, темные глаза и мягкие черты лица. – Нью-Йорк был свободным штатом еще до гражданской войны.
– Наталия? – спросил Шон.
– Да, – ответила девушка.
– Я… ох, мне кажется, я твой отец, – сказал Дэвид Грейс.
– Похоже, ты прав, – ответила Грейс. – Но, надеюсь, ты понимаешь, что это не значит, что ты тут главный.
–
– Что? – спросила Грейс.
– Это что? – спросил Дэвид.
– Что это значит для него? – спросила Грейс.
– Что произойдет, если я там не окажусь? – спросил Дэвид.
– Великолепно, – сказал Дэвид. – Никакого давления.
Шон испытал то самое ощущение стремительности, которое появилось, когда он впервые попал в «Анимус». Это было как прилив или как река, текущая прямо на него. Он мог упереться ногами и крепко стоять, сопротивляясь потоку, либо мог просто позволить ему нести себя. Он чувствовал, как течение обретает форму, заполняя его разум голосами и мыслями, и он позволял им, несущим с собой новое знание, захватить себя. Он был Томми Грейлингом – патрульным элитного Бродвейского отдела, не подчиняющегося центральному управлению. Так было последние восемь месяцев, а до этого он работал в Восемнадцатом полицейском участке. А еще раньше он получил пулю в бедро на ручье Булл-Ран в Виргинии и каким-то чудом сумел спасти ногу. После этого