– Понятно. Но у вас же есть ключ, чтобы мы могли войти?
– Да, но…
– Что «но»?
– Мы будем одни в доме.
Аделина нашла его прямоту весьма милой.
– Вдруг это ставит вас в неудобное положение… – сказал он.
– Меня это не беспокоит, – ответила она. Он кивнул.
– Тогда… пойдем?
Она ответила кивком, и остаток пути они проделали через парк, двинувшись к Четвертой авеню, затем по 24-й улице, пока не пересекли Лексингтон.
– Это здесь, – сказал Томми, пригласив ее в четырехэтажный особняк с серой каменной облицовкой вокруг окон и небольшой лестницей перед главным входом. Он немного повозился с ключом, неловко держа его своими огромными руками, очевидно, нервничая.
Он был так не похож на мужчин, с которыми у нее обычно случались романы во время путешествий. Для начала, многим мужчинам, которых она знавала, она не рассказывала о том, что чувствовала себя одиноко вместе с ними. Тем не менее, такие обстоятельства, как нарочно, возникали, и неоднократно, поскольку мужчины привыкли думать совершенно определенные вещи об актрисах и певицах. Но Томми не был богачом, а его уверенность в себе, которую он демонстрировал при столкновении с бандитами, покидала его, когда дело касалось противоположного пола.
Она взяла его под руку, надеясь успокоить.
Мгновение спустя, с ворчанием он заставил ключ повернуться, и они вошли в фойе. Дом изнутри выглядел так же одиноко, что и снаружи. На паркетном полу в центре прихожей в окружении мозаичной плитки стоял круглый деревянный столик, который украшала чудесная китайская ваза. Пройдя через прихожую, они попали на лестницу, ведущую на второй этаж. Единственное, что освещало комнаты, – свет от уличных фонарей, проникающий через окна. Солнце еще не взошло так, чтобы здесь стало достаточно светло.
– Сюда, – сказал Томми, жестом предлагая снова подняться вверх по лестнице. – Этот этаж занимает в основном кухня.
Ступени покрывал толстый ковер, поэтому ее шаги не порождали ни звука, если не считать шуршания платья. Когда они достигли лестничной площадки, справа она заметила гостиную, а слева – столовую. Без приглашения она свернула в гостиную и зашла через двойную стеклянную дверь, которая была открыта. Даже в тусклом свете Аделина заметила, что комната была отлично обставлена. Под ногами толстый турецкий ковер шикарной выработки, с невообразимым узором. Одинаковые диваны стояли друг напротив друга у противоположных стен комнаты, а по обе стороны от каждого из них располагались кресла. Буфет в готическом стиле мрачно выглядывал из угла, а на стене над пианино висела огромная картина, на которой был изображен корабль, мечущийся в грозном штормовом море. Противоположную стену украшало зеркало в позолоченной раме, а на каминной полке стоял большой мраморный бюст женщины.
– Да, думаю, мы можем немного побыть здесь, – сказала Аделина, подходя к одному из диванов. – Вы согласны?
– Как вам угодно, – ответил он, но вместо того, чтобы сесть, подошел к одному из окон, которое смотрело на 24-ю улицу, и уставился между занавесок.
– Не присядете со мной? – спросила она.
Он обернулся и, взглянув на нее, спустя мгновение уселся в одно из кресел у противоположной стены, напротив. Он сидел напряженно, сложив руки, с прямой спиной.
– Вы еще обеспокоены тем, что мы здесь? – спросила она.
– Нет, я уверен, что мы здесь пока что в безопасности.
– Вам некомфортно в этой комнате?
– Почему вы спрашиваете?
– Вы так сидите в этом кресле, как будто боитесь его испачкать.
Он оглядел комнату.
– Вполне приятная гостиная.
– Но если не комната, то что же доставляет вам такое неудобство? Этот дом?
Последовавшая пауза подсказала Аделине, что она попала в точку, так что при желании она могла докопаться до самой сердцевины его сущности.
– Это дом моего брата, а не мой.
– Он заставляет вас чувствовать себя нежеланным гостем?
– Нет, он очень добр. Как и Кристина, его жена.
– Тогда в чем дело?
Он сдвинулся, и кресло скрипнуло.
