Будь это среди низших организмов, бабочек или моллюсков, птиц в воздухе или зверей на полях, рыб в море, планет, солнц, звёзд или солнечных систем — сила правит неизменно, непреклонно, неумолимо.
Когда благодушный римский император представлял, что над древним миром раз и навсегда установится мир и порядок, [232] уже тогда убийца (лицемеря при этом) натачивал кинжал для его горла; и теперь, когда низшие организмы мечтают о «мире любящих» — где царствуют арбитражные суды вместо военных действий — или примирение соперничающих плотоядных — механизм уничтожения тихо создаётся, и когда он будет доведён до конца, он сотрёт их с лица земли.
Сильнейшие организмы всегда являются определяющими. Они держат в своих руках (безусловно) судьбы более слабых организмов. Далее, во всех переплетённых видоизменениях материи и духа равенство, милосердие и сожаление — в совершенном недостатке, за исключением разве что семейных отношений. (Семья мужчины — его собственность — это часть его самого. Следовательно, это естественная вещь — защищать её, как бы он защищал собственную жизнь. Женщины и дети принадлежат мужчине, который должен охотиться для них так же, как для себя. Он — их повелитель и хозяин в теории и по факту).
В естественных условиях нет никакого рая для несчастных, никакой надежды для слабых, никакого отдыха для утомлённых, никакой доли для побитых. Природа ненавидит немощных. Каждый организм, каждое человеческое существо должно завоёвывать или служить. Это ультиматум.
Жизнь есть борьба за власть до самой пасти смерти, и «ад забирает последнего».[233]
Ад забирает последнего! Нет! Это не так! Христос забирает последнего! Именно! Так правильно! В реальной жизни он есть истинный Князь Зла. Ласково говорит он: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые»,[234] — и те, кто подчиняются ему, отправляются в ад. Нет, они уже в нём! «И дым мучения их будет восходить во веки веков».[235]
В древние времена немощных оставляли погибать без всяких суждений, но сейчас у нас всё иначе.
Раздача милостыни, сначала монастырями, а теперь государством, заботливо оберегала их и их прокажённое семя до тех пор, пока современные нации не стали кишеть мужчинами и женщинами (богатыми и бедными), совершенно бесполезными и совершенно гнусными. Выбирающие воздействия, которые работают в естественных условиях, были приостановлены религиями и морализмами, вплоть до того, что вся человеческая раса пропиталась наследственными психическими заболеваниями и гнилью в самых костях. Наша христианская цивилизация есть парник для слабейших существ. Естественные условия — камера смертников для них. Но подходящий дом для неизлечимых — могила.
Соперничество должно продолжаться до смерти. Замедленное каким-либо путём, оно не приносит положительных результатов. Главное намерение лживых религий и фальшивых морализмов — остановить состязание на полпути, чтобы защитить дегенератов в обладании тем, что они никогда не сумели бы ни захватить, ни отстоять, если бы борьба ничем не сдерживалась. Гуманитарные институты были изобретены для устроения препятствий и для уничтожения элиты человечества — безрезультатно, тем не менее.
Для нормального человека одно удовольствие сражаться, проводить время в борьбе, и нет ничего слаще для него, чем конфисковать у своего же конфискатора и превзойти превзошедшего его — чтобы, как это было, перебить своему врагу бедро и голень[236] и отнять у него то, что он отнял у других.
Для ненормального человека всё наоборот. Он из черни — он по-овечьи подчиняется общественному мнению — он один из стада. Этого мирового стада! Разве не постулирует оно существования пастухов, чтобы «сгонять» и гнать стадо — специалистов, чтобы кастрировать — стригальщиков, чтобы стричь — торговцев скотом, чтобы покупать — мясников, чтобы забивать — кожевенных заводов — заборов из колючей проволоки — загонов для скота — скотобоен, и, в конце концов, «поджаренного ягнёнка под ментоловым соусом» с откормленными хищниками, сидящими вокруг, лакающими кровь и умиротворённо мурлычущими?
Герберт Спенсер (касаясь происхождения обычаев, традиций и политических институтов), говорит: «Воля победившего вождя, сильнейшего, была нормой любого управления. Когда он проводил суд частных раздоров, его решения служили источником закона. Смесь уважения и ужаса, наводимых его личностью и его несравненными качествами, затем почиталась сверхъестественной невежественными умами, которые едва ли осознавали силы и ограничения человеческой натуры, в итоге из неё происходили религии, и его убеждения были первыми догмами. Знаки послушания, которыми оставленные им в живых побеждённые вознаграждали его милосердие, и были первыми примерами тех знаков уважения, которые теперь называются хорошими манерами и формами этикета».
Почему человеческая история повторяет саму себя снова и снова? Так она вращается в нескончаемой панораме.
Где бы ни накапливались человеческие стада, там по-прежнему правит «победивший вождь», однако, не без завистливой и немощной оппозиции. Везде он повелевает под той или иной маской, но это вынуждает его заботиться и о том, чтобы его сила не подтачивалась древоточцами благословенного утопизма — основанного на многочисленных голосах гнусных, вульгарных и испорченных созданий. Тирания коллективного гуманизма действительно только вредит.
«Прописной политический предрассудок современности» (также пишет Спенсер) заключается в «божественном праве парламентов и подразумеваемом божественном праве большинства».
Превосходство жизненной храбрости над набожным сном, над литературой, догмами, законами и традицией должно быть отважно провозглашено и агрессивно поддержано, как было это во время оно. Горе вам, сильные, если попадёте вы под копыта топочущей, блеющей, обезумевшей черни. Ха! — «Вероломство и смертельные западни вы должны встретить с боем, неся разрушение».
«Выживание сильнейших» — научный перевод «viо; victus» героического века. Ужасным и жестоким может показаться это робким душам, но это соответствует природе. Ни законодательные постановления, ни богомольные заклинания не могут исказить или отменить его. Оно может быть искривлено в сторону или отметено на время, но лишь на время, равно как река может быть перепружена построенной плотиной. Вода не будет течь дальше, пока дамба не наполнится до краёв, а затем с оглушительным грохотом и рёвом она перехлестнёт через край и в конце концов сметёт препятствие.
Десять заповедей и «да будет так» — бастионы из грязи, которые на протяжении веков упадка напрасно возводятся против неодолимого потока естественных событий. Рано или поздно эти слабые барьеры падут или будут просто преодолены, как река преодолевает дамбу. Кардинал Ньюман[238] метафорически описывает церковь в Англии как «прочную плотину», и на самом деле он говорит с проницательностью. Все клерикальные идеи есть «прочные плотины». Они могут продержаться одно столетие или двадцать, но в конце концов они рухнут. Искусственные препятствия не могут существовать вечно, потому что если бы они могли, то разъедаемые язвой древние цивилизации никогда бы не были побеждены, потому что у них тоже были свои прочные плотины, то есть боги и храмы, политика черни, этика черни, философия черни.
Законные и духовные баррикады не способны надёжно защитить вырожденцев от суда, который они сами на себя навлекают, и которого они в высшей степени заслуживают.
Каждый народ, который был низложен, был низложен справедливо. Какой ужасной кучей червей была бы эта земля, если бы «цивилизованные» народы прошлого не погибли? Если бы природа позволила им жить, размножаться и продолжать свой «прогресс», проще говоря, свою греховность, то какой зловонной клоакой она бы стала? Каким бы стало ближайшее будущее, если бы войны и чума не приходили, сжигая современные инфернализмы и очищая воздух?
Следовательно, полное уничтожение слабых родов находится в полном соответствии с высшей мудростью, и, независимо от того, принимаем мы это лично или нет, оно должно упорно продолжаться. Нет ничего несправедливого, ничего сверхприродного, ничего дьявольского в уничтожении мерзости — чтобы создать пространство для «здоровых телом и духом».
Из этого ясно, что в любой области жизни меньшая сила должна быть свергнута большей, что (в интерпретации) значит: сила есть право, абсолютное, несдерживаемое. Этот первостепенный вывод может быть полностью доказан документами истории, жизненными фактами и научными открытиями. «Закон жизни, — как пишет Бенджамин Кидд,[239] — всегда был одним и тем же с самого начала, это непрерывная и неотвратимая борьба, непрерывный и неотвратимый отбор и подавление». То, что утверждение «сила есть хозяин» требует демонстрации, уже само по себе является доказательством ментальной и моральной извращённости, которая распространилась по миру. Как бы то ни было, «век, в котором мы живём», не является «веком просвещения и прогресса», но — веком тьмы, замершего развития и психического паралича. Возможно, теологии и интеллектуализмы нашего времени есть не что иное, как магический обман. Мы можем (к примеру), исступлённо представляя себе «прогресс и просвещение», на самом деле быть опутанными чарами на нисходящем пути, который ведёт нас к окончательному вырождению. Также воображаемый процесс может быть частью сложного механизма, который облегчает падение — падение в преисподнюю. Официальная статистика показывает, что расовое вырождение (начавшееся века назад как следствие ультранатурализма) продолжается сейчас в потрясающих масштабах.
Доктор Хайкрафт,[240] член Королевского научного общества Эдинбурга, в своей книге «Дарвинизм и расовый прогресс» утверждает: «Существуют серьёзные основания верить в то, что в течение последних тридцати лет раса явно дегенерировала». Упадок личности несомненен даже для самого тупого понимания, особенно на этой земле свободы и света, на которой ты можешь купить государственного чиновника за понюшку табака — редакторов за доллар — и женщин за безделушки.
Несомненно, дегенеративные силы господствуют в нашей социальной жизни, к тому же нам внушалось с самой юности, что «великий свет снизошёл на землю, и все концы земли увидели спасение Бога нашего»,[241] что спасение несомненно! Что за бред!
