платья, словно пытался о чем-то предупредить. Но Айра, не поняв, не замедлила шага и упорно шла вперед, словно не понимая того, что творит.
Начавшийся дождик ласково оросил ее бледное лицо. Прохладные капли засверкали в распущенных волосах, переливаясь в свете звезд, как настоящие. Но она только ускорила шаг и уже уверенно направилась в сторону скалы, маячащей на горизонте подобно неподвластному ветру упрямцу.
Маг замер, уже зная, для чего она пришла на этот берег.
«Она знает, — он обреченно прикрыл глаза. — Все знает и сдается. Я обрек ее на это. Я убил ее и почти уничтожил».
Айра без всякого удивления посмотрела на фасад его одинокого жилища.
Запрокинув голову, она довольно долго изучала виднеющийся в темноте балкон, на котором холодный ветер неистово рвал плотные шторы. Какое-то время неотрывно следила за горящей свечой, которой чудом не коснулись его порывы, а потом безошибочно отыскала вход и очень медленно, как на казнь, зашла внутрь.
Он видел, с каким трудом она делала каждый новый шаг. Почти чувствовал, как ее рука медленно скользит по перилам. Отчетливо слышал, в каком бешеном галопе зашлось ее сердце, и с отчаянием понял, что выхода нет.
Ведь если бы она убежала, если бы скрылась и спряталась, даже если бы рискнула повторить безумный прыжок, целясь ему точно в горло, он бы понял.
Он бы все сделал, чтобы ее не найти. Бестрепетно встретил бы злой взгляд наставника и ровно сообщил поутру, что не смог ее догнать.
Он бы с радостью выдал эту глупую ложь. Выдержал бы даже злорадный взгляд Леграна и позволил ему испросить соизволения закончить с ней самому. Да… он бы все выдержал. На все бы решился. Но не тогда, когда она сама пришла в его спальню и, остановившись на пороге, тихо уронила в пустоту:
— Вот и все.
«Пора», — тут же зазвучал в голове охранителя властный голос наставника, и Викран дер Соллен наконец сдвинулся с места.
Он так же неторопливо покинул пышущий весельем зал. С тяжелым сердцем миновал недвусмысленно обнимающиеся парочки. Привычно сделал вид, что не заметил, как при его появлении объятия мгновенно оказались разомкнутыми, а адепты уселись так, словно и не целовались сейчас с поистине безумной страстью.
Он много раз проходил вот так мимо, когда эти дети считали, что спрятались достаточно хорошо. Много раз подмечал пышущие алыми сполохами ауры и слышал томный шепот в кустах, за которыми специально для таких вот важных ночей устанавливались резные скамейки. Он не обращал на них внимания прежде, потому что адепты достаточно молоды, чтобы любить. Поэтому всегда проходил мимо, оставляя в счастливом неведении относительно того, что на самом деле этот запрет был намеренно создан так, чтобы его нарушали.
Люди должны любить. Им свойственно это чувство. Они должны мечтать и испытывать какие-то эмоции. Так что пусть любят. Пусть творят безумства. Хотя бы в эту ночь, когда они точно разрешены. Пускай хотя бы они сегодня живут.
Оставшись один, он долго вслушивался в бесконечно одинокое трепетание слабого мотылька в груди. До последнего тянул время, моля небеса, чтобы она одумалась, но так и не дождался — Айра была там. Ждала его. Вот только не было в ее ожидании ничего, кроме болезненной обреченности и бесконечной тоски. Она смирилась со своей судьбой. Ощутив всю горечь поражения, больше не смогла бороться. Она наконец сдалась…
И маг, недрогнувшей рукой очерчивая в воздухе портал, не мог не думать о том, что это по его вине она не испытывала ничего хорошего.
Он с тяжелым сердцем повторил за ней трудный путь до собственной башни. Постоянно чувствуя ее запах, нарочито медленно поднялся по лестнице. Открыл первую дверь — она не была заперта, затем вторую, замер на мгновение перед проемом в холодную спальню и ненадолго прикрыл глаза, прислушиваясь к неистовому грохоту в собственной груди, которому вторил такой же бешеный галоп ее испуганного сердца.
«Как птица, — подумал он с горечью. — Оно бьется, как птица в клетке».
А потом коротко вздохнул и вошел внутрь.
Там было темно. Прохладно и ветрено, потому что дверь на балкон никто и не подумал закрыть. В густом мраке почти не угадывались очертания мебели, не виднелись полы, которые он намеренно оставил каменными и неудобными. Здесь не было света, кроме того, что мертвенно-желтой полосой лился с балкона. Не было звуков, кроме сумасшедшего грохота двух сердец. Не было движения и не было запахов, кроме одного — тревожного, будоражащего кровь аромата взволнованной девушки, которой вот-вот предстояло стать женщиной.
Викрану дер Соллену потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте.
Он слышал ее сердце. Видел упавшую на пол ленточку, в которой больше не было смысла, и с отвращением отвернулся. Но потом с содроганием понял, что видит еще и платье, которое она небрежно сбросила, чтобы остаться в этом плену обнаженной. Полностью покорная и сломленная. Помнящая боль от его сильных рук. Проигравшая ему уже тысячи раз, а теперь смирившаяся с еще одним унижением и уже больше не чувствующая боли. Просто потому, что мертвые не испытывают мучений. А она… сегодня ночью она и правда готовилась умереть.
Викран повернулся к постели, страшась увидеть ее больше, чем собственную смерть. Едва не застонал, когда сердце рванулось из груди так, что едва не пробило грудную клетку. Прерывисто вздохнул, с ужасом понимая, что ему не оставили выбора, но потом всмотрелся внимательнее…
И с внезапным холодком понял, что комната пуста.
