– И было их числом двенадцать, – убаюкивал он плавностью своей размеренной речи, – по одному городу на каждого бога, по одному храму, в котором неустанно возносились молитвы. Что-то есть волшебное в числе двенадцать, правда? Двенадцать богов, двенадцать месяцев в году, в сутках два раза по двенадцать… двенадцать игроков на хоккейной площадке, двенадцать членов в баскетбольной команде…
– Ты отвлекаешься, – сонно заметила я.
– Я просто проверял, не спишь ли ты, – рассмеялся Северов, продолжая играть с моей ладонью и пальцами. – Шли годы, а может столетия, кто знает… Но дети богов забыли о молитвах, обратив свои взоры в иную сторону. В чудо больше никто не верил, а богов перестали считать богами. «Они всего лишь наши предки, – вещали с кафедр бывшие священники. – Жестокие предки, спустившиеся на землю со звёзд и утаившие от нас секрет бессмертия».
– Это ты так тонко намекаешь на то, что жизнь на нашу планету пришла из космоса? – уже фактически сквозь сон уточнила я.
– Это я так тонко намекаю на то, что тебе полагается лежать тихонько и, будучи послушной девочкой, внимательно слушать, а не отвлекать рассказчика разными вопросами. Рассказчик в гневе страшен.
Я хихикнула.
– И ещё у него слишком богатое воображение, – в голосе Арсения послышались мечтательные нотки. – И он вместо того, чтобы думать об истории, думает о разных неприличных способах наказания за невнимательность.
– Тогда я молчу, а ты не отвлекайся, – хмыкнув, посоветовала я.
– Легко тебе говорить, не отвлекайся, – проворчал Северов и, отпустив мою руку, погладил ухо, – просто слушай… Итак, дети богов решили всё взять в свои руки. Они отказались от прежних верований и превратили храмы в университеты, где пытались отыскать путь к бессмертию. Сначала они просто играли с кровью, потом стали проводить опыты над животными, но не прошло и ста лет, как место подопытных кроликов заменили людьми. И поначалу это были преступники, приговорённые к смерти, затем бродяги, затем нищие… В конце концов, история, сделав круг, замкнулась. И теперь кровавые жертвы приносились не в храмах, а в университетах. Один раз в год каждый из великих городов должен был отправить в центральный университет по двенадцать юношей и девушек. Что делали там с этими людьми, никто не знает, потому что тот, за кем закрылись университетские ворота, назад уже не возвращался никогда. Боги отвернулись от своих детей… И знаешь, что случилось потом?
– Они все умерли? – едва ворочая языком от усталости, предположила я.
– Не все, но большинство из них, – исправил меня Арсений и, кажется, поцеловал. Впрочем, в последнем я уже не была так уверена, потому что его плавный рассказ тесно переплёлся с волною накатившегося на меня сна, и я утратила связь с реальностью.
– За гордыню ли. Или за то, что они слишком близко подобрались к разгадке, – продолжал мой персональный сказочник, – но боги покарали своих нерадивых детей. Однажды Океан поднял свои воды высоко-высоко, закрывая небо и солнце, и накрыл непокорные города тяжёлой губительной волной, разрушив всё, что было построено. Стерев с лица земли даже упоминание о детях богов… Устала, сонная птичка? Совсем спишь уже… Спи. Я расскажу тебе о том, что стало с теми, кто выжил, завтра.
Мне хотелось возмутиться, сказать, что я и не думала спать, что я очень внимательно слушаю. Но веки отказывались подниматься, а язык разучился говорить. В какой-то момент я, наверное, всё-таки провалилась в сон окончательно, поэтому не могу сказать точно, что из услышанного мною было произнесено Северовым на самом деле, а что додумало моё подсознание.
– Отдыхай, моя хорошая, – крепко сжимая мою ладонь в своей, нашёптывал мне то ли реальный Арсений, то ли Арсений из моего сна. – У меня в запасе ещё очень много историй для тебя. Я научился рассказывать их давным-давно, в прошлой жизни, когда ещё верил в то, что все сказки обязательно заканчиваются хорошо. Тогда я тоже дружил с одной птичкой, она спала в этой же кровати, вот только росту в ней было чуть больше метра… Если попросишь, я обязательно расскажу тебе о ней и о том, как весело мы проводили время вместе…
По-моему, он шептал что-то ещё. Что-то безумное и мало похожее на правду, а затем, когда откуда-то издалека долетел писк наладонника, поднялся, тихонько скрипнув кроватью, коснулся губами уголка моих губ и оставил меня наедине с моими странными снами.
Мне снилось жёлтое, как солнце, поле одуванчиков. Синее-синее небо над головой дышало зноем и поздней весной. Жужжали шмели. Пахло тёплой землёй и травяным соком. А посреди поля, над колышущимся жёлтым морем возвышалась тёмная голова, покрытая белой в голубой цветочек панамкой. Девочка плела венок, её прелестный, в комплект к шапочке, сарафанчик был измазан зелёным соком и одуванчиковым молоком, но её это не волновало ни капли, она тихонько напевала:
– Эй, малявка! – раздалось за спиной, и девочка оглянулась на спешащего к ней мальчишку. – Я что, нанимался за тобой бегать?
Мальчишка хмурил тёмные брови и недовольно поджимал губы. Он был значительно старше и выше на целых три головы, поэтому девочка запрокинула голову, преданно заглядывая в его недовольное лицо.
– Я же говорил, чтобы ты не смела сюда ходить. Чем тебе на полигоне не играется? – сердито спросил он.
– Там нет цветочков, – ответила маленькая мастерица и протянула мальчику свой довольно корявый, надо признать, веночек. – Смотри, что я для тебя сделала.
