– Ты что-то придумала?
– Командующий Данат.
– Но ему пятьдесят! – ужаснулся царь.
– Он самый ценный, а опыт позволит управиться с Майей.
– И не жалко тебе?
– Жалость – не то чувство, которым руководствуется государь, – заметила Эйя.
Теперь коротко и тяжело задышал Тидан.
– Ты же знаешь, Эйя, при всем уважении к Данату, для меня болезненна мысль отдать ему женщину из своей семьи, учитывая, что он в свое время зарился на мою жену.
Эйя почувствовала неловкость и сама удивилась этому:
– Тидан, с тех пор прошло столько лет…
– Но он до сих пор тебя любит.
– Вот именно поэтому, Тидан, я и отдаю ее Данату. Потому что он все еще меня любит. И что бы ни случилось, будет ее беречь.
– Беречь? – Мужчина услышал в словах жены беспокойство. Он повернулся к парапету, не расцепляя рук за спиной. – Что бы ни случилось?
Женщина легко кивнула в сторону дочери.
– Может, Таммуз и заложник, Тидан, но его отец – Стальной царь, который заручился поддержкой Яса.
Мужчина посмотрел на жену с такой печалью и любовью, будто до сих пор, спустя двадцать пять лет совместной жизни, все еще тосковал по ней. Болезненно всплыло воспоминание, когда пару лет назад она слегла с хворью… Тогда он забыл, что такое сон, и вспомнил, что такое страх. Тогда, именно в те дни, и не потому что Халий Далхор во главе войска стучался во все крепости на севере Адани.
У Тидана ушло много лет, чтобы полюбить ее так. Он обнял Эйю за плечо и поцеловал в висок. Царица припала к мужу теснее и посоветовала:
– Поговори с Таммузом. Я поговорю с Майей.
Мужчина улыбнулся в ответ:
– А кто поговорит с Данатом?
– Отложим это до завтра.
Таммуз шел по коридору шагом настолько широким, что казалось, он едва держит равновесие. «Будь они прокляты, эти аданийцы!» – Царевич сжал кулаки до боли в фалангах. Разрушают все, к чему он имеет отношение! И как смел этот ничтожный коротышка Тидан говорить с ним, Далхором, в таком тоне? Близко не подходить к дочери? Приказывает? Никто не приказывает горцам! А он горец, будь оно неладно! Горец, и ни одному выскочке с царской короной на башке этого не отнять! Ни ублюдку Сарвату, который на днях посмел сказать, что он, Таммуз, давно уже нищий царевич, без роду и племени, никто, пустое место! Ни выродку Салману, который вот-вот взберется на его сестру (Таммуз отчетливым кошмаром представлял подробности перед сном каждый день), и Танира будет потеряна навсегда.
– Таммуз! – донесся надрывный девичий голос у самых дверей спальни.
Юноша обернулся: Майя неслась к нему по пустынному коридору.
Только ее не хватало!
Царевич изобразил беспокойство.
– Что случилось, милая? – спросил он заботливо.
Девица влетела в предложенные объятия и требовательно уставилась красными от слез глазами.
– Ма… матушка сказала, что нам больше нельзя видеться! – произнесла девица, всхлипывая.
«Точно, и потому ты здесь». – Внутренний голос Таммуза сегодня был не в пример ехиден.
– Да, – удрученно вздохнул он, – твой отец только что сообщил мне. Велел держаться от тебя подальше, а не то он казнит у меня на глазах Тамину.
Майя вытаращила глаза, чуть отступив от царевича:
– Отец не может быть так жесток!
«Не может, конечно. Но будет лучше, если ты будешь думать, что может».
– Твой отец – царь, Майя, цари все жестоки.
– Но только не!.. – Ее высокий голос зазвенел серебром на весь этаж.
– Господи, Майя, прошу тебя, тише! – попросил он, чуть паникуя. И тут осенило. – Войдем, здесь нас никто не услышит, – ласково позвал Таммуз и отворил дверь комнаты.
Майя, казалось, и не заметила, как очутилась в спальне царевича.
Таммуз усадил девчонку на кровать, встал у окна, отвернулся: из этой позиции достаточно заботиться только о голосе.
