Рожденная огнем

сознаниями тринадцати древних колдунов.

Кристиан так и не смог выяснить до конца, сколько же жадных до власти друидов все еще обитают в дяде. Дэйгис был гордым и очень скрытным. Иногда Кристиан верил ему. Иногда – наблюдая за ним, когда тот считал, что его никто не видит, – убеждался, что одержимость Дэйгиса так и не прошла. В те несколько раз, когда он пытался задавать вопросы, Дэйгис уходил молча, не оставляя ему возможности прочитать правду в словах. Что типично для его клана. Те, кто знал об особом «таланте» Кристиана, предпочитали помалкивать в его присутствии, даже его собственные родители. Это обернулось одиноким детством и отрочеством, полным секретов, которые никто не хотел слышать, потому что он не мог смириться со странностью чужих поступков, когда истина мотивов была очевидна.

Он смотрел на останки Дэйгиса, набрасывая сеть вероятностей, учитывая все и не отказываясь ни от чего.

Вполне может быть, размышлял он, что они получили чужое тело. Нет, он не мог понять, с чего бы Риодану отдавать им разорванные останки чужого трупа. Но когда дело касается Риодана, все возможно.

Чуть касаясь ладонями тронутого дождем кострища, он сосредоточился на внутренних ощущениях, гадая, сумеет ли использовать свою способность распознавать ложь, чтобы выяснить правду об останках, и помогут ли ему новые таланты.

Внутри него и вокруг него поднялся сильнейший ветер, взъерошил крылья – темные, бесстрастные, огромные. Смерть. О да, смерть, он бесчисленное количество раз встречался с ней еще совсем недавно, он слишком близко ее познал. И она не пугала. Смерть была полным любви поцелуем. Вот процесс, приводящий к ней, мог быть действительно жутким.

Он вдохнул темный ветер и выдохнул вместе с ним вопрос, направляя его в обрывки костей и плоти.

Дэйгис?

Ответа не последовало.

Он собрал свою силу – силу Темного, не друида – и втолкнул ее в искалеченный труп, позволил пропитать останки, разместиться в них…

– Черт возьми… – прошептал он. Он получил ответ.

На костре лежали тридцать восемь лет человеческой жизни, оборвавшейся очень резко. Боль, печаль, горе! Но не посредством спицы Алой Карги. Пусть это прекратится! Яд в крови, передозировка чего-то человеческого, химического, сладкого, приторного. Он протянул свои новообретенные чувства дальше и резко вдохнул, когда ощутил умирание, момент смерти, восхитительной волной накрывающий (его!) человека. Этот момент искали, его приветствовали. Облегчение, ах, благословенное облегчение. «Спасибо, – такой была последняя мысль погибшего, – да, да, пусть это прекратится, дай мне отдохнуть, позволь мне уснуть!» Он действительно услышал эти слова, произнесенные с мягким ирландским акцентом, они словно застыли во времени, сухо шелестя от останков.

Он открыл глаза и посмотрел на Драстена, чей глубокий серебряный взгляд был неотрывно направлен в точку чуть выше его бровей.

– Это не Дэйгис, – сказал Кристиан. – Это ирландец, отец двоих детей, погибших в ночь падения стен. Его жена умерла от голода вскоре после того, как они спрятались от вышедших на улицы Темных. Он пытался жить дальше, без них, но однажды понял, что больше не хочет длить существование. Свою смерть он принял по собственному выбору.

Никто не спросил, откуда он это знает. Никто больше никогда ни о чем его не спрашивал.

Хло пошатнулась и безвольно осела на землю, забытый факел рухнул в мокрую траву.

– Н-н-н-е Д-дэйгис? – прошептала она. – Что ты хочешь сказать? Что он может быть жив? – Ее голос окреп. – Скажи мне, он все еще жив?

Она уже кричала, ее глаза засверкали.

Кристиан снова закрыл глаза, пытаясь чувствовать, тянуться, искать. Но жизнь больше не поддавалась его умениям.

– Я не знаю.

– Но ты можешь почувствовать его смерть? – резко сказала Колин, и он открыл глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. К его изумлению, она не отвернулась.

Так значит, она знала. Или подозревала. Она оставалась с ши-видящими, чтобы исследовать древние манускрипты. Она наверняка наткнулась на старые легенды. Но как она узнала, кем именно он стал?

Он снова соскользнул вглубь, пустым взглядом уставившись в пространство. Там было мирно. Тихо. Никаких суждений. Никакой лжи. Смерть была прекрасно искренней. И он наслаждался чистотой сути.

Где-то вдалеке Колин безуспешно попыталась замаскировать вскрик кашлем. Он знал, что она больше не смотрит ему в глаза.

Поднялся тот же странный ветер Фей и разметал границы его черепа, убрал барьеры времени и пространства. Он почувствовал, что парит, словно вылетев за порог иного состояния бытия: став бесшумным, черным, глубоким, бархатным, бесконечным. «Дэйгис, – беззвучно прошелестел он. – Дэйгис, Дэйгис». Люди обладали определенным, индивидуальным ощущением сути, оттиска, облика. Их жизни творили рябь на поверхности озера мироздания.

Ряби Дэйгиса на ней не было.

– Прости, тетя Хло, – тихо сказал он. Сожалея, что не мог ответить «да». Сожалея, что именно он втянул их в свои проблемы. Сожалея, что свихнулся на некоторое время, и еще о бесконечном количестве причин. Но извинения были бесполезны. Они ничего не меняли. Всего лишь убеждали жертву