Немцы первые из них.
— Почему так считаете?
— Вы в кирху хоть раз заходили?
— Было дело.
— Заметили, что там нет икон? Даже лик Господний отсутствует. Почему, спрашивается? Потому что Сатане немцы поклоняются.
Тех же взглядов придерживалась и Прасковья Матвеевна. Однако душевнобольной она не была, просто ее так воспитали, в ненависти к иноверцам. А вдруг и Петр Петрович из того же теста калач? Потому и ищет повод придраться к соседу-немцу. Кто его знает, почему он пахнет горелой шерстью по субботам? Может, по делам службы скотопригонный двор посещает или кожевенный завод?
— А ваша квартирохозяйка? Она тоже запашок ощущает? — уточнил на всякий случай начальник сыскной.
— Нет. Потому что вдова.
— И шо? — не понял его мысль Крутилин.
— Замуж ей невтерпеж. А Венцель — мужчина видный, вот она перед ним и выплясывает. И на запах закрывает глаза. Вернее, затыкает нос.
— А другие жильцы? Прислуга, дворники?
— Других жильцов у нас нет. У кухарки вечно насморк. А дворники все татары, которые, как всем известно, тоже слуги дьявола. Один лишь я на страже веры православной, ибо Люциферу не по зубам, потому что два раза в день в церковь хожу, каждую неделю исповедуюсь и причащаюсь.
— Духовнику своему про Венцеля рассказали?
— А как же. Он-то к вам меня и направил.
— Вот спасибо, — пробормотал в сердцах Иван Дмитриевич.
— Сказал, коль в сыскной не поверят, к обер-полицмейстеру вместе пойдем.
Еще чего не хватало!
Что ж, ради спасения начальства от душевнобольных придется-таки Венцеля обнюхать. Как раз завтра суббота. И если запашок не подтвердится, нанести визит священнику. Чтоб больше в присутственные места полоумных не отправлял, а лечил их сам, добрым словом и молитвой.
Старший агент Фрелих будто подслушивал, зашел, как только Крутилин дернул за сонетку.
— Проводишь Петра Петровича домой?..
— Не надо, сам сюда, сам и обратно, — запротестовал старичок.
— Проводишь Петра Петровича домой, — перекричал его Крутилин. — Хорошенько запомнишь его соседа. Потому что завтра весь день топаешь за ним. Задача — выяснить, почему от него по вечерам пахнет жженой шерстью. Все понятно?
Фрелих гаркнул:
— Так точно, — но сам не спускал с начальника глаз, надеясь, что тот подмигнет. Ведь с первого взгляда ясно, что старичок не в ладах с головой.
Но Крутилин подмигивать не стал, напротив, протянул сбрендившему руку:
— О результатах расследования, Петр Петрович, непременно сообщу.
Старик от счастья попытался руку облобызать, но начальник сыскной не позволил.
В субботу Фрелих появился лишь в восемь вечера:
— Иван Дмитриевич, вы знаете, я в нечистую не верю, — затараторил он с порога. — Вернее, не верил. Но теперь… Спаси Господи мою душу…
— Шо случилось? Да ты садись, садись.
Сам Крутилин, наоборот, встал, подошел к несгораемому шкафу, где держал спиртное. Нет, пьяницей он не был, но иногда требовалось успокоить нервы: и себе, и подчиненным, иной раз допрашиваемым. Иван Дмитриевич достал из шкафа начатый полуштоф[2]. В стакан, предназначавшийся подчиненному, налил щедро, себе плеснул на донышко.
— Рассказывай.
— Благодарствую. — Фрелих жадно выпил, занюхав воротником. — Согласно вашего поручения, с утра вел кассира от дома на Моховой. Венцель пешком дошел до банка. Внутрь за ним я не рискнул, чтобы не приметил. Ждал его весь день на набережной.
— На набережной? — усомнился Крутилин.
Чай, не лето на дворе, зимушка-зима.
— Ну почти… Там трактир…
— Понятно.
— Нет, такого-сякого… — Фрелих указал на стоявший перед ним стакан, — ни-ни. Только чай.
Даже если и выпил агент рюмку-другую, беда не велика. Но на всякий случай Крутилин погрозил Фрелиху пальцем. Тот продолжил доклад:
