Люка подняли с кровати за связанные запястья, выволокли из комнаты и потащили по коридору направо, куда-то наверх, во тьму дома, а не вниз, на улицу.
В конце тесного прохода стояла, загородив собой подножие лестницы, старуха. Лестница была такой маленькой и узкой, что Люку показалось, будто она построена для детей. В янтарном свете лампы, которую нес Локи, ее глубоко посаженные глаза блестели черной злобой и страхом. Как у матери, боящейся за свое потомство.
Потом старушка резко развернулась и, громко стуча ногами, поспешила вперед, словно ей захотелось первой подняться по лестнице. Поняв, что болтливую и дерзкую молодежь не остановить, она двигалась на удивление быстро. Глядя на ее маленькое, заканчивающееся лохматой белой головой тельце, поспешно шевелящее скрытыми под длинным старым платьем конечностями, Люк с содроганием отметил ее сходство с жуткой, внезапно ожившей куклой.
Подталкиваемый сзади Фенрисом, Люк почувствовал запах древности. Он протискивался вслед за неуклюжим Локи по узкой темной лестнице, словно в чью-то жаркую, нечистую пасть. Чердак имел собственный дух. Холодный, пахнущий пылью воздух, собирающийся под покоробленными балками, спускался вниз, смешиваясь с густым смрадом мертвой плоти. Люк узнал этот запах. Так пахли давно высохшие тушки птиц и грызунов, чьи останки превратились в окаменелый налет. Такой же запах был, когда он обнаружил залежи дохлых крыс на чердаке своей съемной квартиры в Западном Хэмпстеде.
Его подтолкнули ближе к верху лестницы, и у него екнуло сердце. Глаза жгло от неспособности мигать. Что-то жило там – он слышал ночью. Сам факт того, что оно живет среди этого ужасного смрада, напрочь отбил у Люка желание его увидеть.
Локи со своим ростом еле протискивался между древними балками, досками и стеной, покрытой сухой, покоробившейся штукатуркой. Янтарный свет от покачивающегося у Локи в руке масляного фонаря падал ему под ноги, и Люк иногда видел маленькие, сильно потертые ступени.
Девчонка осталась внизу. На ее пухлом лице застыло выражение тревоги или даже испуга. Бледно-голубые глаза выпучены в благоговейном страхе перед тем местом, куда толкали Люка ее компаньоны. Наверху было нечто, что она видела раньше, но не хотела видеть снова.
Люк продолжал подниматься наверх, упираясь и спотыкаясь. К порогу черного пространства, куда его толкали и тянули Фенрис с Локи.
За пределами ореола от фонаря царила тьма. Гигант вдруг прикрыл огромной рукой стеклянный абажур и убавил в нем огонь, словно стараясь защитить чьи-то чувствительные глаза.
Лишь тонкая полоска тусклого дневного света проникала сквозь дырку в низкой черепичной крыше. Это была верхняя точка дома. Кульминация всех его ужасов и тайн. Стены, лестницы и балки не только поддерживали старое строение, но и скрывали то, что жило в нем. Изолировали и оберегали его самого и его долговременное предназначение. Люк буквально чувствовал предстоящее откровение, которого предпочел бы избежать. Он не мог даже глотать от страха. Тщетно пытался не думать о том, что еще можно найти в этих старых местах, среди древнейших лесов Европы.
Очутившись внутри чердачного пространства, Локи и Фенрис впали в безмолвное благоговение.
Чья-то вонючая ладонь скользнула по лицу и прикрыла Люку рот, чтобы тот тоже соблюдал почтительную тишину. Это был Фенрис. Тощая грязная рука плотно зажала ему губы. Костлявое плечо и грудь уперлись в спину, толкая дальше во тьму. Люк посмотрел себе под ноги.
Откуда-то слева лился янтарный свет. Старый масляный фонарь был поставлен на пол. Локи сгорбился рядом, прислонившись плечом к покатой крыше. Он взглянул мельком в дикие глаза Люка, затем повернул голову и поднял фонарь, направив тусклый свет так, чтобы тот увидел. Увидел все.
Грязный свет залил пространство, и Люку захотелось закрыть глаза и больше их не открывать. Фонарь высветил длинную прямоугольную мансарду со скошенными стенами, проходившую вдоль всего верхнего этажа. Из-под центральной балки под откос спускался низкий потолок, под которым Люк едва мог стоять в полный рост. Дальний край чердачного пространства оставался в тени. Но слева и справа от себя Люк видел отлично.
Та жуткая лесная церковь не годилась для них. По какой-то причине эти мертвецы были принесены в дом и хранились здесь.
Маленькие, тощие тела стояли или сидели вдоль стен, скрестив поблескивающие костлявыми коленями ноги и склонив безволосые головы. Раскрытые рты придавали пергаментным лицам рассеянное, сонное выражение.
Это были маленькие люди. Их одежды либо почернели и прилипли к тощим остовам, либо полностью выцвели и висели пыльными балахонами на хрупких тельцах.
Некоторые фигуры были связаны по рукам лохмотьями. Чуть дальше стояли грубые деревянные ящики, набитые пыльными костями и луковицеобразными черепами. От других обитателей усыпальницы остались лишь пирамиды из костей, пыли и мусора. В маленьких ящиках ютились другие тела. Их останки хорошо сохранились. Кожа была темная и жесткая. Безволосые головы упирались в резные стенки древних гробов. Еще одна пятнистая фигура была посажена во что-то вроде березовой кадки, из которой она ухмылялась, глядя в вечность.
Фенрис настойчиво подтолкнул Люка вперед, и тот увидел еще с десяток вертикально установленных желтоватых фигур. Казалось, их безгубые рты вот-вот заговорят. В темноте Люку показалось, будто их незрячие бумажные глаза чуть повернулись на свет. Проглядывающая из-под затвердевшей темной ткани плоть еще не окаменела. Блеск кожи выдавал ее эластичность, но Люк не хотел этого замечать.
В конце чердака он увидел старуху. Ее лицо было непроницаемо. Она стояла, полускрытая тенью, рядом с двумя маленькими, съежившимися фигурками, облаченными в подобие пыльных черных риз или халатов. Они сидели на маленьких деревянных стульях. Древних стульях. Детских стульях. Бок о бок, как маленькие король и королева, запертые в возведенной в их честь гробнице.
