снова обратил на себя внимание и взял себя в руки.
Дверь открылась. Вошел Локи. Он был весь в поту. Грим стекал на бороду и капал на футболку «Сатирикон». Руки были красного цвета.
– Локи. У тебя тушь течет, дружище.
За гигантом в комнату проследовала старуха. Она несла поднос. На нем стоял другой деревянный кувшин и деревянная миска с дымящимся содержимым. От запаха мяса и подливки у Люка перехватило дыхание.
Локи ухмыльнулся.
– Скоро из тебя тоже потечет, мой друг. Я с нетерпением жду этого момента. Вот будет шоу! Может, даже снимем на видео.
– Вызови уже свой Рагнарок! Вызови! Вы же это можете, Локи. Только вам не повернуть время вспять. Гребаные дикари. Варвары.
– Спасибо, Люк. Теперь ты начинаешь понимать, как викинги поступают с иноземцами, которые не жалуют Одина.
– Знаешь, я тут подумал, пока лежал. Нехорошо будет, если ваша семейка распадется. Вы же неспроста живете вместе. Тогда не было бы никаких «Блад Френзи», да? Похоже, тебя с раннего возраста имели в задницу, Локи.
– Мистер психолог, ты несешь полную чушь.
– Ты банален, дружище. Весь ваш Рагнарок – это поймать пару туристов. Или какого-нибудь бедного священника. Ты большой кусок дерьма, Локи.
– Люк, я напоминаю тебе, что ты здесь гость. – Локи помахал пальцем перед лицом у Люка. – Очень скоро я отдам тебя лесному Богу. Ему расскажешь свою теорию. Пока он будет рвать из тебя кишки. А потом забросит на дерево, как животное.
Локи ухмыльнулся.
Люк расхохотался. И смеялся, пока все покалеченное лицо не заболело.
– Говоришь, вы – самая злая группа в мире? Серийные убийцы, вызывающие демона. Очень по рок-н-ролльному, Локи. Ничего не скажешь. Но все это – дерьмо. Ты – фантазер. Все это чушь, достойная игры «Подземелья и Драконы», дружище. Ты вторичен.
– А ты ходячий труп, Люк. Или, точнее, лежачий.
Старуха поставила поднос рядом с кроватью. Рот Люка наполнился слюной.
– Тебе пора поесть, Люк. И хватит болтать. – Локи посмотрел на тарелку и поморщил нос. – Я хочу, чтобы тебе было лучше, мой друг. Потому что это твоя последняя трапеза.
– Можешь остановить все прямо сейчас.
– Это невозможно.
– Локи. Дай мне убежать. Дай мне шанс выбраться отсюда.
Он ухмыльнулся.
– Пожалуйста, ешь. Не усложняй все. Я не такой говнюк, как Фенрис, и не стану над тобой… хм… подтрунивать.
– У моих друзей остались семьи. Я хочу снова увидеть свою собаку. Вот и все. Большего не прошу.
Локи улыбнулся.
– Ты ешь. Потом мы тебя подготовим. Сейчас я оставлю тебя одного. – Он направился к двери, потом остановился и обернулся. – Эй, Люк. Если попытаешься выбраться отсюда или выкинешь какую-нибудь глупость, я разрешу Суртр резать тебя, как она хочет. Ей не терпится пустить тебе кровь, Люк. Поэтому мы с ней договорились. Я сказал ей: «Если Люк снова попробует сбежать, можешь отрезать ему все пальцы на ногах. Можешь уделать его в хлам». И знаешь еще что, Люк? Люк?
– Что?
– Я не шучу.
Локи оставил его наедине со старухой.
Старуха занималась приготовлениями. Люк чувствовал нежное прикосновение ее маленьких рук. Наблюдал, как игрушечные пальцы срезают с него грязное нижнее белье, обнажая глубоко въевшуюся в тело грязь. Когда он вздрагивал от близости больших старых ножниц к гениталиям, она успокаивающе ворковала. Подушечки ее пальцев были грубыми и жесткими, как и лицо, но само прикосновение нежным, пока она обмывала ему щеки и распухший нос, гладила покрывшийся кровавой коркой лоб.
Она осторожно и аккуратно кормила его, засовывая старой деревянной ложкой теплую тушенку в распухший рот. Затем, придерживая за затылок, помогла проглотить вареную свеклу. Все порезы на лице и голове смазала какой-то черной мазью, пахнущей мхом и дождем.
Ее маленькие, похожие на обсидиановые камешки глаза смотрели из глубины невероятно морщинистого лица. Казалось, они все время улыбались, пока она обрабатывала его связанное в смердящей кровати тело. А еще в ее глазах было тепло. Подлинное тепло, и он чувствовал это. Хотя с такой же симпатией она могла относиться к любимой курице, барану или поросенку. Он значил для нее не больше домашнего животного. Он был важен и ценен, но лишь для утоления голода другого, более древнего существа.
Она вспоминала старые добрые времена. Обмывала его словно труп. Как когда-то другие старые женщины с нежными руками обмывали и одевали тела ее родных. Она жила бок о бок с мертвыми. Возможно, научилась этому ритуалу у своих, еще живых, но уже обратившихся в прах предков с чердака. А
