– Я Александр Черников, – сказал Шура и увидел, что мальчика больше нет, а на сугробе вместо него стоит высокий и крепкий юноша с расцарапанным лицом, одетый в дырявый свитер и потертые джинсы. Его босые ноги казались неестественно белыми.
– Что говорит о тебе твое имя? – спросил юноша. – Что изменится, если назвать тебя иначе?
– Не знаю, – ответил Шура. – Зачем ты об этом спрашиваешь? Где мы?
Юноша усмехнулся и спустился с сугроба. Вдвоем они побрели вдоль по улице. Шура отчетливо видел свою тень, будто обведенную карандашом, но у его спутника тени не было. Ужас – самый настоящий, тошнотворный, помрачающий зрение – стал подниматься откуда-то из потаенных глубин его сути.
– Мы в стране мертвых, – произнес юноша. – Ты мог бы и сам догадаться, видишь, сколько тут домов?
Шура огляделся. Убогие домишки тянулись до самого горизонта, где в сиреневом дымном мареве что-то тяжко ворочалось и глухо всхрапывало.
– Я умер? – хрипло спросил он. Слова упали в снег, и их тотчас же затянуло пеплом. Юноша отрицательно покачал головой.
– Пока еще нет. Я – да, – в подтверждение своих слов он растянул дыру на свитере, и Шура увидел глубокую рану в его груди. Две капли крови вспухли из багровой щели и прокатились по ребрам, и юноша опустил руку. – Но ты похож на меня, и я не могу понять, что это значит.
– Похож? – спросил Шура. – Чем похож?
– Ты оторван от земли, – сказал юноша. – Но при этом отбрасываешь тень. Ты похож на меня, но я мертв, а ты живой. Поэтому я и спрашиваю, кто ты.
Шура редко видел сны и сейчас очень хотел проснуться – даже глаза потер, но это не помогло. Юноша раздвинул губы в тонкой улыбке.
– Это ад? – спросил Шура.
– Это страна мертвых.
Дома становились все старше и дряхлее, а под ногами исчез всякий намек на тропинку – теперь Шура и его спутник шагали по вязкому рыхлому снегу.
– Я Александр Черников, – сказал Шура. – Я студент и тренер в студии бальных танцев. Мне восемнадцать лет, я люблю одну девушку и не знаю, что еще сказать тебе.
– Это не ответ на мой вопрос, – покачал головой юноша и отступил на шаг. – Но мне было бы интересно узнать его… – и тут голос мертвого попутчика изменился, и он хрипло пророкотал: – Приехали, начальник!
Шура открыл глаза: такси стояло возле Лизиного дома.
Дальше все пошло тихо и как-то аккуратно, что ли.
Пропустив два занятия, Лиза, похудевшая и очень смирная, вернулась в студию танцев. Все движения она выполняла подчеркнуто четко, как автомат, не шутила и вообще говорила очень мало.
– Привет, – роняла она, входя в зал.
– До свиданья, – это в конце занятия. Всё. Два слова. С Мадиной она, конечно, общалась больше: девушки вместе приезжали и уезжали, а по слухам, нередко «зажигали» в одном из дорогих клубов. Но на занятиях – два слова. Конечно, Шура пробовал заговорить с ней, но Лиза отделывалась кивками или вообще притворялась, что не замечает его. Так, бухтит что-то над ухом, мало ли. Ее телефон коварно находился вне зоны действия сети; после семнадцатого раза Шура перестал его набирать. Окна в квартире были по вечерам черны и мертвы, и после третьего вечера Шура перестал приходить.
В начале апреля Шура не вытерпел и зажучил Ванечку в мужском туалете, где пригрозил искупать его в писсуаре, если он не расскажет, что происходит с Лизой. Ванечка вырывался, матерился, а потом вдруг заплакал, как дитя, и рассказал, что Лиза по ходу дела с ума сошла, потому что разогнала его, Ванечку, на пинках – по той простой причине, что он (тут Воробушек заревел еще горше) нашел девушку для занятия интимом на нейтральной территории и таки смог развязаться со своей невинностью. А Лиза его пнула. Натурально. Вот что он такого сделал? Почему всем можно, а ему нельзя? Про можно и нельзя Ваня рассуждал бы еще долго, но тут Шура снова пригрозил ему малоприятным купанием, и тот вернулся к теме. Так вот, после поездки в Москву Лиза какое-то время лежала в больнице с подозрением на инсульт, а потом выписалась и дала Ване пинка, потому что он времени даром не терял. И теперь денег нет, работы нет, и счастья нет, и по его, Ваниному, мнению, во всем виноват лично Черников, который и возил Лизу в столицу нашей родины.
Шура понял, что здесь ему толку не добиться, подумал и решил не ходить кривыми дорожками и все узнать из первых рук – он отправился к Мадине.
Мадина была студенткой экономического факультета, красой и гордостью потока и уже лауреатом премии «Молодой экономист». Декан натурально уверял, что когда-нибудь эта зеленоглазая девчушка с каштановыми волосами и недюжинной хваткой будет возглавлять РАО «ЕЭС России» или что-то в этом роде – потенциал есть. Пока же Мадина танцевала в паре с Лизой, стряпала на уровне президентского повара, писала стихи и спала четыре часа в сутки, черпая бодрость из неизвестных резервов. Она жила напротив парка, на последнем этаже девятиэтажки в съемной квартире; стоя в лифте, Шура думал, как объяснит свой визит.
Он не надумал ничего. Ехавший с ним подчеркнуто опрятно одетый мужчина – Шура пару раз видел его фотографии в газетах, но фамилию с точностью припомнить не мог: не то Кашин, не то Каширин – смотрел на него почти с сочувствием. Вот у журналистов не бывает проблем с тем, чтобы что-то сказать, подумал Шура и решил действовать экспромтом.
