Я кивнул, старательно фокусируя взгляд на пуговицах его халата.
– Думаешь, они обычные писатели? – Я снова кивнул. – Все так думают, – довольно хохотнул Журавлёв, – читают их книги, восхищаются или ругают, стараются подражать героям произведений. И никто не знает, что эти люди – основа группировки «Осмысление». Я послал их в ваш мир сразу, как только установил мост между нашими реальностями. Они вербуют сторонников, внушают молодым людям, как это круто – искать артефакты, охотиться на мутантов, жить полной приключений жизнью, а не прозябать в городских джунглях. А в итоге, – Журавлёв взглядом показал на застывших столбами «монументовцев», – наполняют мою армию ими. Конечно, среди прибывших от вас есть и такие, кто не хочет вливаться в мои ряды. Они создают свои группировки и сообщества или живут как независимые сталкеры. Что ж, и это, как ни странно, мне на руку. Чем больше людей пропитается атмосферой этого мира, чем больше будет тех, кто хочет жить по его правилам, тем легче мне будет управлять объединённой реальностью.
Глава 30
Схватка
Журавлёв настолько увлёкся разглагольствованиями (конечно, такого благодарного слушателя ещё поискать), что ослабил контроль над своими пленниками. Кто-то из Настиных ребят пришёл в себя, застонал и попытался встать. От долгого сидения в неудобной позе ноги затекли, усилия мальчика пошли прахом, и он упал на товарища.
Профессор отвлёкся на шум. Я немедленно воспользовался моментом, прыгнул в сторону сваленного в кучу оружия и перекатился через плечо. Когда я вновь оказался на ногах, ствол гаусс-пушки смотрел Журавлёву прямо в лоб, а палец мой буквально застыл на спусковом крючке. Да я и сам весь как будто закаменел: профессор вовремя среагировал на новую угрозу и принял меры, так что в зале на одну живую статую стало больше.
– И что теперь? – насмешливо поинтересовался он. – Выстрелишь? Ну-ну. А я-то думал, что ты не такой, как отец, хотел договориться с тобой, но, видимо, гены взяли своё. Он тоже, когда узнал о моих планах, вздумал мне помешать: изменил код доступа к генератору альтернативной реальности, закрыл все «мосты» между мирами, кроме одного, да и тот оставил функционировать в пульсирующем режиме и перенастроил всё управление на твою ДНК. Представляешь, этот глупец взял с собой ещё в советский Чернобыль локон твоих волос – как талисман. Это благодаря ему твой босс Крейтон поменял правила игры, и ты оказался здесь. Если б не твой папаша, сидел бы ты сейчас в уютном кресле главного редактора Moscow Time, пил кофе или шарил бы потной от вожделения ручонкой под юбкой молодой секретарши.
Журавлёв противно хохотнул, потёр ладоши. В глазах появился маслянистый блеск, а на губах похотливая улыбка. Видно, представил озвученную картинку, только главным героем там был, разумеется, он, а не я. Секунду спустя его лицо снова стало суровым, глаза наполнились холодом.
– Ладно, хватит миндальничать, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Сейчас я велю этим премилым мальчикам разобраться с твоими друзьями, а потом заставлю тебя снять блок и поменять настройки.
– Оставь моих друзей в покое. Тебе нужен я, ну так и разбирайся со мной, а не с ними.
Журавлёв покачал головой:
– Поздно выдвигать условия, Серёжа. Твои акробатические этюды свели на нет всю дипломатию. Думать надо было перед тем, как за пушку хвататься.
Лампочки на его шляпе быстро замигали. Дети дружно поднялись на ноги, вытянули вперёд руки и, пошатываясь, как зомби, побрели к Насте. Похоже, Журавлёву нравилось наблюдать за мучениями жертвы, иначе зачем бы он вернул девушке способность видеть и чувствовать? Глаза Насти расширились от ужаса, когда она увидела приближающихся к ней белых, как привидения, подростков. Она закричала. Этот полный боли и страха крик резанул меня по ушам.
– Хватит! Остановись! Я сделаю всё, что ты хочешь! Ты слышишь? Всё!
Дети замерли в двух шагах от Насти, руки их плетьми повисли по швам. Журавлёв повернулся ко мне: в глазах огоньки безумия, на губах ехидная улыбка.
– Как же легко вами манипулировать, людишки. Надо всего лишь знать, за какие дёргать ниточки. Одно лишь обещание расправы над любимой – и ты готов отдать за её жизнь целый мир. Но, видишь ли, Серёжа, ситуация изменилась: я уже не хочу, чтобы ты почти добровольно исправил ошибку своего отца. Я хочу, чтобы он принудил тебя это сделать, ведь это так трогательно, так мило и так по-человечески.
Он обхватил руками головной убор. Лампочки засияли так ярко, будто вот-вот лопнут от перегрузки. Дирижёр встрепенулся, шагнул ко мне, мутные колодцы его глаз вновь наполнились чёрной бездной, в которой вспыхнули багряные угли.
Я закричал от пронзившей голову боли. Череп затрещал по швам, едва удерживая в себе распухший донельзя мозг. Горячие, как расплавленный металл, слёзы обожгли глаза, покатились по щекам, разъедая кожу, словно концентрированная кислота.
Когда я уже физически чувствовал, как шипят, поджариваясь, мои мозги, перед внутренним взором явился человек из снов. Он стоял спиной к стремительно приближающейся стене огня. Скрытое под капюшоном лицо белело мутным овалом. Человек поднял руку к голове, сдёрнул капюшон, и я увидел своего отца. Увидел таким, каким он был на фотографии в газете «Правда», в далёком апреле 1986 года: молодого, сильного, с мужественным лицом и вихром светлых непокорных волос. (Журналист сфотографировал первых ликвидаторов аварии перед отправкой героев на ЧАЭС).
Мама хранила эту вырезку как зеницу ока. Помню, в один дождливый осенний день я долго стоял у плачущего окна, разглядывая пожелтевший газетный
