артефакты сами с неба падают.

Он наклонился, чтобы подобрать жёлтый с красными и белыми прожилками предмет, схожий по форме с лопаточной костью.

– Это «окорок» – довольно редкий, но не уникальный артефакт. Леший за него тысячи три даст, не больше. Пойдёт в уплату твоего долга, – заявил Байкер, снимая рюкзак.

– Какого долга? – опешил я и от неожиданности встал на обе ноги. К счастью, чувствительность к моей онемевшей конечности почти вернулась, и я не грохнулся наземь, а остался стоять на месте. Правда, под кожей будто забегали тысячи агрессивных муравьёв: мышцы ноги горели, а зуд, казалось, вот-вот сведёт меня с ума.

– А ты думал, я тебе снарягу и оружие по доброте душевной подарил? – сказал Байкер, вынимая из рюкзака знакомый мне контейнер. Щёлкнув замками крышки, проводник сунул находку в свободный слот, запихал заполненное наполовину хранилище в мешок. Застегнув клапан рюкзака, закинул его за спину и, видя, что я уже свободно стою на ногах, двинулся вперёд, не предлагая помощи. – Ты мне за всё заплатишь, ёксель-моксель. Весь добытый тобой хабар пойдёт в уплату долга, а как рассчитаешься – общую прибыль пополам.

– Справедливо, – кивнул я, шагая за ним. Нога ещё зудела, и я немного её приволакивал, но идти было можно. К тому же сталкер не ускорял шаг: то ли так проявлял обо мне заботу, то ли выбирал безопасный маршрут.

Остаток пути до шоссе прошёл без приключений, если не считать огромный крюк, который мы сделали, огибая скопление аномалий вокруг оврага. Глубокий и ровный, он напоминал сделанный рукой хирурга разрез. На дне длинного углубления что-то громко булькало и вздыхало. Оттуда поднимались желтоватые испарения, и, когда ветер менял направление, доносился едкий химический запах, от которого першило в горле, а на глаза наворачивались слёзы.

Как Байкер и обещал, на шоссе мы вышли через час. Едва под ногами оказался присыпанный палой листвой растрескавшийся асфальт, я оглянулся: небольшой лужок с разбросанными там и сям кустами и деревьями; аномалии выдают себя проплешинами примятой и скрученной травы, столбами дрожащего воздуха и вихревыми воронками с кружащими в них обрывками стеблей и обломками веточек. «Хороший у меня учитель, – подумалось мне. – Уже на глаз, без приборов, могу большую часть ловушек различить!» На горизонте столпились полуразрушенные домишки и будто прощались с нами, глядя подслеповатыми глазами выбитых окон. «Расстояние-то – всего ничего, даже километра не будет, а сколько времени угрохали, – заметил я. – Да уж, с такой скоростью далеко не уйдёшь, а торопиться – себе дороже. Как говорил доморощенный стритрейсер Антоха Дружинин: “Быстро едешь – тихо несут”. Хотя в нашем случае правильнее сказать: “идёшь”, но смысл-то от этого не меняется. Разве что здесь нести некому: влетишь сдуру в какую-нибудь аномалию или на мутняка, а может, и на бандюков нарвёшься – и всё, так и останешься непогребённым на заражённой землице лежать. Потом вороны проклятые да твари всякие на обед со всей округи соберутся, косточки дочиста обглодают. И будут мои останки покоиться в этом аду, пока дождь, солнце и ветер не превратят их в пыль. Ибо в Библии давно сказано: “…прах ты и в прах возвратишься”. Аминь!»

– Эй, журналист, ты чё там, молишься, что ли? – тряхнул меня за плечо проводник.

Видимо, я произнёс последние слова вслух. «Надо же, раньше за собой такого не замечал, – смутился я. – Надо усилить контроль над мыслительными процессами, а то озвучу случайно что-нибудь из сокровенного, – потом проблем не оберёшься».

– Ты, эта, ёксель-моксель, тогда и за меня попроси, сам-то я не умею, да и не верю ни во что, если честно, – сказал Байкер и двинулся к стоящему на краю шоссе ржавому БТРу.

Я потопал за ним, внимательно глядя под ноги. За прошедшие с момента аварии тридцать лет погода и время изрядно потрепали асфальт. Во многих местах трещины превратились в большие засыпанные мусором и заросшие травой ямины. «А вот интересно, – снова задумался я. – В этой реальности четвёртый энергоблок рванул в то же время, что и у нас, или ЧАЭС вообще не взрывалась и произошёл другой катаклизм: вроде падения метеорита (а что? а вдруг?)?»

– Матёрые бродяги – особенно те, кто из первых, – на полном серьёзе говорят, мол, у Зоны свой бог, – продолжил тему Байкер. – Одни его Тёмным Сталкером кличут, другие просто Владыкой зовут. Слыхал я от них и такую байку: дескать, Монумент – это храм Тёмного Сталкера, и только истинно верующему откроется тайна возникновения Зоны, и будут ему дарованы все блага мира. А если не веришь иль верой слаб, то, прикоснувшись к храму Тёмного, душу ему свою отдашь и навеки его рабом станешь. Вот так-то.

– Занятный фольклор, – хмыкнул я и следом за Байкером сильно сдал влево, огибая похожую на муравейник кучу. «Кто его знает, что это за кучка такая, – осторожничал я. – Может, просто мусор ветром нанесло, а может, под ней мутант какой или аномалия прячется. Подойдёшь ближе, а оттуда – раз – и нежданчик выскочит». А потом спросил напарника: – И что, много таких, кто в Тёмного верит?

– Да, почитай, каждый пятый. Особо фанатичные давно уже к центру Зоны пробрались и там группировку сколотили. Говорят, все подходы к ЧАЭС заблокировали, а вокруг Саркофага так вообще несколько ярусов обороны выстроили, чтоб никого к богу своему не подпускать. Поэтому из отправившихся к станции бродяг обратно почти никто не вернулся, а те, кому это удалось, давно уже стали легендами Зоны: Семецкий, Болотный Лекарь – вчера на привале о них говорил, – Журналист вот тот же самый…

Байкер неожиданно замолчал и вдруг резко обернулся:

– Слышь, паря, а ведь кликуху тебе надо менять. В лагерь придём, сразу спросят: как звать, кто такой. А ты что им скажешь? Здравствуйте, я

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату