одеждах, босиком, с голыми руками, эти священные девы совсем не боялись холода. Просто завели хоровод, запели:
– Вей, ветер! Шумите, деревья! Дьявас, Перкунас, Аушра – жертвы принимайте!
– Вей, ветер! – показавшись из-за дуба, подхватил криве Будивид… теперь уж наверняка криве-кривейте – главный над всеми жрецами жрец. Ишь, как милостиво он кивает боярам Войшелка, как гнет спину… вот подошел со льстивой улыбкою, что-то сказал… Потом резко повернулся к пленникам… Сверкнул глазами… Орел! Тигр! Вот-вот растерзает.
– Дуй, ветер! Шумите, деревья! Дьявас, Перкунас, Аушра!
Предатель! А Войшелк-то со Шварном Даниловичем – хороши! Православными себя называют, ага.
– Дуй, ветер-р-р!
Девушки-вайдилутес, остановив хоровод, упали на колени, воздев руки к священному дубу. В руке Будивида сверкнул жертвенный нож… Старый жрец подошел к первой своей жертве… вовсе не в к воину… к девушке… рыженькой, худой… Однако ж!
– Вперед! – приказал Довмонт и первым рванулся жертвенникам.
Молодой криве с вытянутым, каким-то волчьим, лицом и несуразно длинными руками, увидев замахнувшегося мечом кунигаса, тут же сбежал в кусты, где и затаился, моля богов о милости. Рядом послышался звон и крики – воины Герденя скрестили мечи с дружинниками бывшего нальшанского князя.
Сам же Довмонт бежал, несся так быстро, как только мог… и понимал, что уже не успеет! Призывая милость богов, жрец уже замахнулся ножом, намереваясь ткнуть им в живот распятой на бревне деве…
Не успеть… нет… ну, никак. Ах, если бы сапоги-скороходы! Убьет старый жрец девку! Вот прямо сейчас, на глазах, убьет…
– Н-н-а-а-а!!!
Некогда было выхватывать кинжал. Довмонт швырнул в жреца меч. Прямо на бегу и швырнул, угодив тяжелой рукояткой в голову криве. Не убил, конечно же, но… Выронив жертвенный нож, Будивид тяжело повалился наземь.
Не тратя времени даром, кунигас подскочил к пленнице, подняв с земли меч. Ловко перерубил путы. Изможденная красавица с копной спутанных медных волос упала на руки князя. В густо-серых, как затянутое тучами небо, глазах ее вдруг вспыхнула радость:
– Ты все-таки пришел, Даумантас! Ты все-таки пришел…
– Сауле!
Глава 8
Литва – Псков
– Лабас ритас, добрый день, – лилась из колонок музыка. В такт ей приплясывала на кухне светловолосая девчонка, одетая в одну лишь клетчатую мужскую рубашку. Не просто плясала, что-то жарила, точнее – запекала в духовке, напевала, то и дело смахивая непокорную, падающую на лоб челку испачканной в ржаной муке рукой.
– Лабас ритас, – заглядывая на кухню, поздоровался Игорь. – Добрый день. Вернее, доброе утро. Ты что это ни свет ни заря поднялась? Проснулся – а тебя нет!
– Калитки пеку, – оглянувшись, улыбнулась девушка… Оля, Олик… Любимая…
Тонкая, аристократически хрупкая фигурка, чистое, слегка вытянутое личико с тонкими нежными чертами, струящиеся светло-русые локоны, ослепительно-синий взор, легкий румянец на щечках… а когда улыбка – на щечках – милые ямочки! Почти такие же, как и на пояснице…
Подойдя ближе, молодой человек обнял возлюбленную, нежно целуя в шейку… потом опустился на колени, приподнял рубашку…
Оленька обернулась, прикрикнула нарочито грозно:
– Эй, ты что это делаешь-то?
– Ямочки твои хочу поцеловать… которые на спинке… ммм…
– Отстань!
– Ух, какие…
– Сказала же! Вот я тебя сейчас… мукой… На!
Осыпав Игоря мукою, Ольга глянула на него и расхохоталась:
– Ну, ты прям мельник!
– Мельник не мельник, а…
Быстро поднявшись на ноги, молодой человек погладил девчонке животик, поласкал грудь, теребя между пальцами нежные твердеющие сосочки… осторожно стащил рубашку, поцеловал меж лопатками спинку… снова погладил грудь.
Ольга затрепетала ресницами…
– Ну… Калитки же пригорят!
– А мы быстро! Ты только вот так… нагнись…
Быстро не получилось. Сначала влюбленные наслаждались друг другом на кухне, потом перешли в спальню, вернее, Игорь унес туда Оленьку на руках, а
