вниз.

Он выпрямляется – и только потом замечает меня.

Удивление. Узнавание. Вина – ее совсем немного, но она тоже есть в его взгляде.

И надежда.

Процин явно поработал над ним, но не довел свое дело до конца. Этот человек так и не стал силентом. Он потерял часть себя, но не утратил свою сущность, сохранив какую-то часть самосознания и обрывки воспоминаний. Больше нет никаких сомнений: этот человек точно знает меня, и это знание настолько важное, что он отвоевал его у забвения.

Кто же он такой? Что нас могло связывать? Где мне искать ответы на эти вопросы? Может ли быть так, что Виктор действительно что-то знает?.. Но не могу же я подойти к командору Корпуса и напрямую поинтересоваться, связан ли он как-то с малодушными или нет?

Этот ученый изучил меня настолько, что даже знал жесты, которые я использую в работе с силентами. Может, он их все еще помнит? Я поднимаю руку к груди – да так и застываю, вспомнив, где нахожусь. Здесь повсюду видеокамеры. Одно неосторожное движение – и я вполне могу оказаться в каменном мешке по соседству. Поэтому я делаю вид, что подняла руку, желая поправить жетон с эмблемой Корпуса. Малодушный следит за моим движением – и натыкается взглядом на эмблему.

Непонимание. Неверие.

Он переводит взгляд с эмблемы на мое лицо, зажмуривается, трясет головой, словно пытаясь избавиться от увиденного. Но когда открывает глаза, он видит, что ничего не изменилось, и после этого вновь смотрит на меня.

Его взгляд заставляет меня пошатнуться, как от удара. В нем больше нет надежды.

Когда я впервые увидела этого человека, в тот день, когда он сидел в стеклянном кубе в ожидании казни, меня поразило, как он держался.

Обреченность. Ощущение обреченности – вот то чувство, отсутствие которого привлекло мое внимание, недостающий элемент, которого не хватало для полноты картины в день казни. Вот то чувство, которое я вижу сейчас. Его взгляд – это отчаянный крик умирающего, неслышный для других, но пронзительно громкий для меня. Он смотрит так, словно сейчас я отберу его жизнь, словно осознает, будто сейчас – его последние мгновения.

Малодушный делает шаг вперед – и его ноги подкашиваются. Он падает на пол – и на одно бесконечно страшное мгновение мне кажется, что он умер.

– Ого. Кажется, наш неправильный силент в отключке, – слышу я голос Фур-Фура и понимаю, что задержала дыхание.

– А разве ты ему не должен помочь? – спрашивает Солара. – Или доктора вызвать, например?

– И вот он снова в сознании… – в голосе Фур-Фура звучит растерянность. И правда – малодушный открывает глаза, но его лицо остается мертвым. – Легкий обморок. А доктор уже в курсе, спешит сюда: браслеты на руках напрямую сигналят врачам о любых изменениях физического состояния заключенных.

– Нам пора идти, – негромко говорит Солара позади меня.

Поворачиваюсь к ней, и она протягивает мне поднос с грязной посудой. Я машинально беру его в руки.

Какая-то мысль назойливо вертится на поверхности сознания, не позволяя схватить себя. И при этом она дразнится: это важно, ты вот-вот все поймешь, поймаешь меня – и картинка сложится!

И только когда двери лифта открываются на нашем уровне, меня буквально озаряет – да так, что я выпаливаю:

– Нужно проверить его мозг.

– Порой я сомневаюсь, что у Фарруха вообще есть что проверять, – хмыкает Солара. – И как его только сделали капралом…

– Да нет же! – восклицаю я, пожалуй, слишком эмоционально. – Извините, капрал. Я про заключенного. Кажется, я… Я могу знать, почему из него получился неправильный силент. Пусть доктор проверит его мозг.

Мы все еще стоим в кабине лифта. Двери закрываются, но Солара рукой не дает им соединиться.

– И что, по-твоему, нужно искать? – внимательно смотрит она на меня.

– Болезнь. Опухоль, скорее всего.

Солара медленно кивает. Затем она быстро перекладывает грязную посуду со своего подноса на поднос Пату.

– Идите к отряду. Я возвращаюсь в изолятор Справедливости…

Следующим утром после завтрака Солара перехватывает меня по дороге в казарму.

– Ты была права, – негромко говорит она. – Опухоль. Он почему-то скрывал, что болен. Но как ты узнала?

– Нетипичное поведение силента, – немного помедлив, поясняю я. – Я однажды сталкивалась с таким. Был… один силент, который сохранил голос.

– Он мог говорить? – с живым интересом произносит Солара.

Качаю головой:

– Он пел. У него был очень хороший голос. – Улыбаюсь воспоминанию, но это грустная улыбка. – Он был болен, у него в голове обнаружилась опухоль,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату