Я зажмурилась.
И, отшатнувшись от прорехи, рухнула на траву. Упав на колени, зажав рот рукой – в судорожной попытке не рассмеяться.
Прикусила костяшку указательного пальца, считая степени девятки – в судорожной попытке не зарыдать.
За свою слабость. За плевок на свою гордость. За то, что в последний миг порушила всю игру, которую так тщательно выстраивала. За то, что даже не попыталась вернуться к тому, к чему хотела вернуться, за то, что не смогла отказаться от всего, к чему так быстро, так бессмысленно привязалась.
Когда я открыла глаза, прореха уже исчезла. Оставив мне любоваться мраморными развалинами трёхсотлетней давности – и отчаяние, заставившее вновь зажмуриться.
Прощай, дом, милый дом. Прощай, Сашка. Прощай, Дэвид.
Прости, что твоя мама оказалась слабовольной, сентиментальной, безнадёжной кретинкой…
Но истерика, готовая прорваться слезами или хохотом, растворилась в удивлении: в тот момент, когда тёплые руки заставили меня уткнуться носом в чужое плечо, пахнущее снегом, книгами и полынью.
– Прости, – шёпот Лода согрел кожу на виске. – Прости, что заставил тебя пройти через это.
Он обнимал меня, опустившись на колени рядом со мной, и я моргнула, пытаясь понять, что происходит.
Заставил? Пройти? О чём он?
Зачем?..
– Идём, Сноуи. – Подхватив меня на руки, Лод встал. – Пора домой.
Я не сопротивлялась. И ничего не сказала. Лишь обвила его шею руками, держась крепче.
Мне было ясно только одно: судя по лёгкой дрожи, которую я ощущала в его пальцах, моя потеря всё же не была бы для него невелика. А остальное вскоре выяснится. Либо расскажет он, либо догадаюсь я.
Как всегда.
По возвращении мы долго молча лежали в его постели. Просто лежали рядом, обнявшись. Я ничего не спрашивала, он ничего не объяснял; но пока он, касаясь губами моей макушки, легко и нежно перебирал мои волосы, ко мне потихоньку, понемножку возвращалось душевное равновесие. Даже мысли, что мы не имеем права на эти объятия, не могли его поколебать.
Не после всего, что я пережила у прорехи – и в предшествующие этому дни.
– И всё-таки, – проговорила я, ощутив, что наконец успокоилась. – Когда всё закончится, придётся как-то решать… вопрос с Морти. Может, Навиния и не против тройственных союзов, но я отношусь немножко к другому типу.
– Уже, – тихо откликнулся Лод.
– Что «уже»?
– Вопрос уже решён. Она разорвала отношения со мной. Устроила спектакль для Альи, объявив, что разлюбила меня и любит Лу.
Приподнявшись на локте, я уставилась в его лицо.
– А тебя не удивило, что за все эти дни она ни разу не заглянула в мою башню? – угадав мой немой вопрос, добавил Лод.
– Я думала… думала, она не хочет видеть меня.
– Это ещё одна причина, но не первая.
Информация разом расставила всё по местам. Ходить в башню к своему хальдсу после того, как ты объявила о разрыве отношений с ним, – лишнее. Смотреть на ту, что послужила причиной этого разрыва, – мучение.
Морти, Морти… прекрасная, восхитительная, самоотверженная Морти.
Я не достойна того, чтобы занимать твоё место. Не достойна.
– А Алья почему не приходил?
– Просто было не до того. У него в эти дни слишком мало свободного времени, чтобы делить его между Навинией и чем-то ещё.
Справедливо. Повелитель дроу, конечно, относится ко мне тепло, но не настолько, чтобы прыгать вокруг. Особенно при наличии капризной возлюбленной и семидесятитысячной вражеской армии, подступающей к горам.
Я снова попыталась осмыслить то, что услышала.
Вернее, поверить в то, что осмыслила.
– Морти разорвала… сама?
– Она взяла на себя смелость сделать это, и я бесконечно благодарен ей. Не вини себя. – Он снова угадал мои мысли. – Если б этот шаг не сделала она, после заключения мира его бы сделал я. Она это прекрасно понимала и просто ускорила неизбежное. Не могу сказать, что она выбрала для этого удачное время, но, учитывая все обстоятельства, я был бы последним… нехорошим человеком, если б поставил это ей в упрёк.
Ну да. Я тоже понимала, что сейчас явно не самая подходящая ситуация для выяснения отношений и распутывания любовных треугольников. Что не
