Плоскодонка бесшумно огибает холм, и отец Ланглу правит к отмели. В нескольких метрах от берега он снимает сандалии, закатывает брюки до колен и позволяет течению увлечь лодку в арку под стеной Ядра. Звуки становятся гулкими, дневной свет меркнет. В глубине десятиметрового тоннеля виднеется решётка, отрезающая кому-либо водный путь. Ксавье Ланглу кладёт весло, переступает за борт и бредёт в тоннеле по мелководью, таща за собой лодку. Плоскодонка качается, волны шуршат галькой на берегу, и эти звуки будят Амелию. Она моргает, сонно смотрит вверх, и пугается, увидев вместо привычной серой сетки Купола грубую каменную кладку.
— Отец Ксавье! — зовёт она, и эхо звонкой птицей мечется в тоннеле.
— Я здесь, маленькая мадемуазель, — немедленно откликается тот. — Мы почти добрались. Осталось только открыть волшебную дверь.
Ксавье вытаскивает лодку на сушу, подходит к самой решётке и встаёт на носки, вытягиваясь во весь свой огромный рост. Амелия смотрит на него с затаённым восхищением.
— Вы как медедь в книжке, — восторженно шепчет она. — Большо-о-ой!
— Медведь, — поправляет её священник, пряча улыбку.
Рука скользит по грубым камням, нажимая их в определённой последовательности. Внутри стены что-то щёлкает, и решётка с глухим рокотом поднимается.
— Вол-шебст-во! — комментирует Амелия. И прислушивается, наслаждаясь тем, как звук её голоса отражается от каменной кладки. — А мне стало лучше!
Священник возвращается в лодку, выкидывает на берег сандалии и бережно поднимает девочку на руки.
— Я могу взять с собой плащ? — спрашивает Амелия. — Буду дома играть в путешествие по реке. Закутаюсь, лягу в папин шкаф и стану думать, что я в лодке…
Конечно, он разрешает.
Амелия устраивается, ловко усевшись на сгибе локтя и обняв отца Ланглу за шею. Ксавье поправляет на ней застиранную ветхую рубашку, которую девочке выдали в госпитале, подаёт ей плащ, обувается на берегу и проходит дальше по тоннелю. На ходу он дёргает неприметный рычаг, и решётка шумно опускается на место.
— А зачем эта штука? — любопытствует Амелия, тыча в преграду пальцем.
— Чтобы дурные люди не прошли сюда.
— Они застрянут, да? А я пролезу, — уверенно заявляет она. — Я люблю лазить. По деревьям, на чердак, по канату в спортзале, под столом…
Она беспечно болтает, покачивая босыми ногами, а священник молча несёт её туда, где брезжит дневной свет. Он проходит по самой кромке воды вдоль бетонных плит, ограждающих русло Орба, поднимается по неприметной лестнице — и вот они с Амелией уже посреди главной улицы Ядра. Ветер шумит в кронах деревьев, в воздухе разливается аромат свежей выпечки и цветов из сада Роберов, солнечные блики пляшут на лопастях яркой вертушки над крыльцом дома де Ги. На перилах моста развалилась и лениво вылизывается ручная кошка мадам Дюмон — всегда ласковая с хозяйкой и жутко агрессивная с кем-либо другим. Посреди мостовой валяется красный пластиковый мяч. Милая, привычная местным жителям картинка, но…
— А где дети? — хмурится Амелия.
— Наверное, обедают, — спешит успокоить её отец Ксавье. — Давайте и мы поспешим домой. Наверняка мадам Ганна приготовила вам что-то вкусное.
Без детей, носящихся по улице под присмотром нянь, Ядро выглядит вымершим. Взрослые, встреченные по пути к особняку Каро, вежливо кланяются священнику и провожают притихшую Амелию взглядами, полными горечи и зависти. Девочка нервно дёргает завязки, удерживающие на плечах рубаху, и утыкается лицом в шею Ксавье.
— Мне нужно к папе…
Ксавье Ланглу прибавляет шагу. Ему тоже не по себе от этих взглядов, от этого тягостного молчания и от того, как испуганно прижимается к нему рыжеволосая малышка. Последние метры, отделяющие крыльцо дома Каро от тротуара, он почти бежит.
Дверь ему открывает горничная.
— Здравствуйте, отец Ланглу. Ох, мадемуазель Амелия!.. Я позову хозяев.
Ивонн уже в прихожей. Заламывает руки, картинно закатывает глаза:
— Слава Богу! Моя крошка, моя деточка! Отец Ксавье, спасибо, что привезли её! Ей нечего делать там, среди плебеев, правда же, моя сладенькая?
— Ей эти плебеи жизнь спасли, — сурово замечает священник, опуская Амелию на ковровую дорожку.
Девочка расправляет на себе больничное одеяние, принимает у отца Ксавье плащ и неуверенно мнётся на месте.
— Где папа? — наконец, спрашивает она.
— Папа три дня дома не появляется, — фыркает Ивонн. — Очень занят. Элен! Где ты там, Элен? Принеси с кухни то, что осталось от обеда, упакуй в пакет. Отец Ланглу, возьмите еды для ваших прихожан. Амелия, куколка, что такое на тебе надето? Кошмар какой, немедленно снимай!
