— Милая, уймись. Не лишай мужчин удовольствия от общения с благородной дамой. Как, вы говорите, вас зовут, мадам? Мы не расслышали.
— Вероника Каро, — тихо, как шелест.
Это имя эхом слетает с губ ещё одного человека. В своём углу встаёт с места Жиль и пошатываясь, пробирается через толпу ближе. Туда, где под ногами мужчин сжалась в ужасе хрупкая белокурая женщина. Её страх забавляет их, бойцы смеются.
— Чувствуйте себя как дома, мадам Каро, — Рене просто источает любезность. — К сожалению, нам нечем вас кормить. Ваш муж прекратил снабжение мятежных секторов Третьего круга. Но смею вас заверить: пока вы не надоедите моим людям, вас не съедят.
— Что я вам сделала?
По щекам бегут крупные слёзы, Веронику колотит дрожь. Акеми вырывается из рук Рене, зло шипит.
— Ничего, мадам. Как и убитая вашей семейкой Кейко. И дети трущоб, что умирают от голода, — безэмоционально отвечает Клермон.
— Рене, отдай её мне! — яростно кричит Акеми. — Я прошу, отдай мне эту тварь!
— Нет, дорогая, — нежно улыбается Шаман и подмигивает Веронике. — Она слишком хороша для тебя. И ты быстро её сломаешь. Такие подарки дарят только мужчинам.
Идею встречают дружным одобрительным гулом и улюлюканьем. Рене довольно кивает, перехватывает Акеми поудобнее.
— Где тут у нас комната с кроватью пошире? Проводите мадам Каро туда, пусть отдохнёт. А мы чуть позже решим, кто будет её первым гостем. Сперва дела, потом развлечения.
«Терпи, Вероника. Не сопротивляйся, не зли их — и возможно, у тебя будет шанс. Страх и боль — это только то, что внутри тебя. Вне тебя их не существует».
Она повторяет это мысленно раз за разом. Пока её ведут длинными коридорами, усыпанными кусками пластика, стекла и раскрошенной кафельной плитки. Пока сдвигают вместе две кушетки, пробудившие воспоминания о госпитале, где родился её сын, проживший несколько минут. Пока её жадно и грубо щупают сквозь платье. Она просто дышит и повторяет про себя: «Терпи, Вероника».
— Не тронь, Шаман не велел пока!
— Да не узнает он, не трусь! Сам пощупай…
— Оставь её. Такая же девка, как наши, только чистенькая.
— Ты её ещё пожалей.
Её легонько похлопывают по щеке. Ладонь широкая, шершавая, пахнет неприятно. Мозоли больно царапают щёку. От таких ладоней напрасно ждать защиты.
— Мамзель, я тебе сейчас руки развяжу. Сходи в уголок, отлей.
Ей стыдно и противно, но она повинуется. Не поднимает глаз на этих двоих соглядатаев, но точно знает, что они смотрят на неё.
«Мне должно быть безразлично. Я обязана сохранять спокойствие. Или я лишу себя единственного шанса…»
В четыре руки её растягивают на кушетке, привязывают, примотав запястья к ржавой трубе в изголовье. Вероника молчит, закрыв глаза. И лишь когда понимает, что осталась в комнатушке одна, беззвучно плачет. Она прислушивается к шагам и голосам, ждёт, холодея всякий раз, когда ей кажется, что кто-то подошёл к двери. Вскоре силы покидают её, и она погружается в зыбкую, болезненную дрёму.
Просыпается она резко, словно её толкнули. Солнечный свет из окна напротив бьёт в глаза, мешает видеть, но Вероника понимает, что в комнате больше не одна. Предчувствие того ужаса, что предстоит ей и начнётся прямо сейчас, заставляет её биться в путах и умоляюще скулить:
— Не надо, нет, нет, пожалуйста…
Свет меркнет, заслонённый чьим-то силуэтом, и над Вероникой склоняется худенький подросток. Светлые немытые волосы закрывают левую половину лица, но Веро видит уродливые шрамы, покрывающие щёку и лоб мальчишки, стягивающие внешний угол левого глаза.
— Т-тише…
— Нет-нет-нет, — молит она, мотает головой, ёрзает, стараясь спрятаться, отодвинуться.
Влажная, тёплая ладонь зажимает ей рот. Пальцы остро пахнут железом. Вероника пытается куснуть мальчишку, и он тут же убирает руку.
— Послу-ушай…
— Уходи! — горло стискивает спазмом, и вместо крика получается жалкий писк. — Не трогай…
Он отходит на шаг, усаживается на кушетку у поджатых ног Вероники. Делает один глубокий вдох, словно собираясь нырнуть. Выдыхает. Вероника видит, что мальчишка пытается что-то сказать, но не может. И сама умолкает, всматривается в его лицо…
— Саме амала-аа… — негромко нараспев начинает парнишка. — Оро келена-а… Оро ке-ле-на…
— Дивэ келена… — подхватывает Вероника ошарашенно. — Са а рома, дайэ[19]…
Мальчишка улыбается, подносит палец к губам: тихо.
— Нянюшкина песенка… Ты откуда её знаешь?.. Жиль?! Ты ведь Жиль, правда? — шепчет она.
