— Сядь, сын, — он указывает на тяжёлый резной стул напротив себя. — И расскажи, что знаешь.
— Мама как? — спрашивает Бастиан, глядя на вытертый ковёр под ногами.
— Мама призвала врача, напилась лекарств и спит. Она любила этого засранца. Виски?
— Нет, спасибо. Мне как никогда нужна ясная голова.
Фабьен наливает себе полбокала, выпивает в три глотка. Морщится, смотрит на сына выжидающе. Бастиан смотрит в пол.
— Амелия забаррикадировалась в комнате, — тихо сообщает он.
— Захочет в туалет — выйдет, — усмехается Фабьен.
Снова воцаряется молчание. Отец не решается спросить, сын — рассказать. За окном покачивается ветка сирени, седая в свете фонаря. В глубине дома гулко бьют часы.
— Ему перерезали горло, — тяжело роняя слова, начинает Бастиан. — В животе рана. Глубокая. Свидетелей пока не нашли. Начальник полиции сказал, что ранения не ножевые. Предположительно тесак или что-то вроде меча.
— Скорее тесак, — кивает Фабьен Каро. — Откуда у этой голытьбы меч? Хотя… За те сорок пять лет, что я занимаю пост главного судьи города, я всякое видел. В том числе и раны, нанесённые мечом.
— Его оставили в морге полицейского управления одиннадцатого сектора. Тело не отдадут, пока всё не опишут. Кремировать придётся там же, в Третьем круге, — Бастиан делает паузу, задумчиво продолжает: — Электромобиль нашли брошенным в том же секторе, но далеко от места, где погиб брат. Что заставило его оставить машину и идти куда-то?
— Он с кем-то был. С тем, кто убил его.
Бастиан сжимает кулаки так, что хрустят суставы.
— Я знаю, с кем. И клянусь, отец, я ей этого не прощу. Найду и собственноручно выпотрошу.
Фабьен подходит к сыну, кладёт руку ему на плечо. Неяркий свет настольной лампы делает черты лица острее, усиливая морщины и тени, и судья от этого выглядит лет на пятнадцать старше.
— Бастиан, будь осмотрителен. Существует Закон. Виновных найдут и накажут. Не вздумай в этом мараться. Помни, кто ты, Советник.
Бастиан поднимает голову и смотрит отцу в глаза.
— Я сын главного судьи. Я помню, в чьих руках здесь Закон. Я не подведу.
— Слыш, ты точно не мужиком родилась?
— Точно. А что?
Сорси отступает назад на шаг, придирчиво рассматривает Акеми. Та отставляет в сторону ведро с половой тряпкой, выпрямляется.
— На тебе это платье сидит, как на мужике, — сообщает Сорси. — Пояс вечно кое-как завязан, один рукав выше другого, рюшки по краю внутрь завернулись. Всю прошлую неделю ходила мятая, с пятном на видном месте.
Акеми с плеском роняет тряпку в ведро, полощет, эмоционально отжимает. Сорси подпрыгивает, устраивается на постаменте для усопших, закинув ногу на ногу. Руки в перчатках-«сетках» ворошат искусственные цветы, от рыжих дредов разит куревом, татуировки на плечах и шее похожи на кружева.
— Ну не обижайся! — примирительно тянет Сорси. — Ты сегодня до тошноты неразговорчива, а мне скучно.
Акеми выливает грязную воду в унитаз, расстилает тряпку у порога траурного зала. Как хорошо, что сегодня мало похорон. Обычно после праздников наоборот. А тут затишье. Хотя Сорси это не на пользу. Когда ей нечем заняться, она трендит без умолку. От неё можно спастись, только развив бурную деятельность. Когда Акеми работает, напарница к ней не суётся, предпочитая компанию пластиковых лилий и роз.
— Ой, чё расскажу! — обрадованно восклицает рыжая, когда Акеми возвращается. — Ночью рядом с дядиным клубом элитарчика молоденького прирезали. Представляешь, какой шум поднимется? Полицаи клуб вверх дном перевернули, я мимо шла на работу, видела.
— Туда ему и дорога, элитарчику твоему, — ворчит Акеми, хмуро глядя в окно. — Пусть сидят в своём Ядре и не суются к нам.
— Сурова ты, девка! — встряхивает дредами Сорси. — Они нам всякое интересненькое и вкусненькое носят в обмен на секс. Их мадамы, видимо, не умеют весело трахаться.
Акеми фыркает в сторону и бросает на напарницу презрительный взгляд:
— И сколько ты абортов сделала в обмен на интересненькое и вкусненькое?
— Вот ты злюка косая! — в голосе Сорси звенит неподдельная обида. — И что с тобой сегодня?
Акеми бессильно опускает руки, присаживается на подоконник. Накатывает подзабытое с детства желание уткнуться лицом в плечо кого-то неравнодушного, расплакаться и рассказать о том, что не даёт покоя. Вот только слёз Акеми Дарэ Ка себе позволить не может.
— Моя сестра сегодня замуж выходит за такого вот элитарчика, — с горечью говорит она.
— Да ты что? — глаза Сорси становятся круглыми, как плошки. — Вот это новость! Ты не шутишь? Постой, шутить ты не умеешь. Офигеть! И ты чего
