запасаем…», — думает мальчишка.
Ещё один перекрёсток — и он уже скачет вверх по ступеням Собора. У входа оборачивается: точно ли пуста стоянка для рикш и электромобилей перед храмом, нет ли у отца Ланглу поздних гостей? Убедившись, что на стоянке никого нет, Жиль приоткрывает тяжёлую дверь и проскальзывает внутрь. В притворе задерживается, прислушиваясь к доносящимся из наоса приглушённым голосам, и несмело заглядывает в большой зал. Четверо служек-студентов лениво моют пол. Жиль никого из них не знает, поэтому мнётся, не решаясь окликнуть. Наконец один из них замечает мальчишку:
— Эй! Тебе чего?
— Мне отца Л-ланглу. Я п-посыльный, — заикаясь сильнее обычного, выдавливает Жиль.
Вопрошающий смеряет мальчишку презрительным взглядом, выпячивает пухлую нижнюю губу и отворачивается. За него отвечает другой:
— А он просил не беспокоить. У него как богатенькая прихожанка оприпадилась на проповеди, так он сам не свой.
— Чт-то?!
— Мамзелька в обморок завалилась, — не оборачиваясь, уточняет губастый. — Так что неси своё послание обратно.
Жиль выбегает из Собора, забыв даже почтительно перекреститься на выходе. Сердце гремит так, что, кажется, сейчас пробьёт тонкие рёбра и выпрыгнет из груди. Мальчишка огибает Собор с жилой стороны, ловко карабкается по одному ему известной лестнице, скрытой космами плюща, и ныряет в маленькое оконце на втором этаже. Оно всегда открыто — об этом помнят и заботятся. Гремя разбитыми ботинками по пустым коридорам, Жиль несётся к келье отца Ланглу, стучит по двери кулаком:
— Учитель! Учитель! Это Жиль!
Дверь заперта, изнутри ни звука. Мальчишка переводит дыхание, выжидает несколько минут — и спешит спуститься по винтовой лестнице в одной из дальних башен Собора. Ею обычно никто не пользуется, поэтому вероятность встретить служителей очень мала. Здесь главное — не подвернуть ногу на расшатанных камнях ступенек и не споткнуться в темноте о плети плюща на полу. Память услужливо подсказывает, сколько оконец вдоль лестницы осталось до низа, где прячется коварная ступенька и в какую дверь надо как следует ударить плечом, чтобы выйти.
Мальчишка кубарем вываливается в один из внутренних двориков Собора — прямоугольное замкнутое пространство десять на пятнадцать шагов, усыпанное мелким светлым гравием. Сюда не долетает ни звука, здесь царит покой, пустота серых от сырости и времени каменных стен и полумрак. Гнетущее место, но нет его лучше, чтобы побыть наедине с собой и Богом внутри себя. И Жиль не ошибся, рассчитывая найти отца Ланглу здесь.
— Учитель!
Эхо мечется в колодце стен, словно живое. Сидящий в позе для медитации посреди каменистой площадки мужчина оборачивается. Видит Жиля — и поникает головой. Молча ждёт, пока мальчишка подойдёт сам.
Жиль сразу выпаливает:
— Н-нужна п-помощь! — и только после этого внимательно вглядывается в лицо отца Ланглу.
Глубокие морщины избороздили лоб, углы рта опущены, глаза, обычно живые и ясные, как пеленой подёрнуло. И спина — всегда такая мощная и прямая — сгорблена, словно на широкие плечи священника давит что-то незримое и тяжёлое. Никогда прежде Жиль не видел отца Ланглу таким. А это значит только одно. Что-то жуткое.
— Чт-то случилось? — севшим голосом спрашивает мальчишка.
— Чем тебе помочь, сынок?
Жиль так отчаянно мотает головой, что чёлка бьёт по глазам. Испуг, овладевший им после общения со служками, усиливается, перерастая в панику. Он давится словами, пытаясь сказать, морщится.
— Дыши, — голос Ксавье Ланглу спокоен, как щелчки метронома. — Вспомни, чему я учил. Вдох. Выдох.
С трудом восстановив дыхание, Жиль выдавливает:
— Эт-то с-ссс… н-ней?
— Да.
Жиль становится на колени, размазывает по лицу слёзы. Пальцы сжимаются в кулаки, собирая полные горсти мелкого камня.
— Т-ты-ыыы обе… щал!!! Т-ты…
— Жиль. Дыши.
— Гд-де она?
— В госпитале Второго круга. Она жива, ей вовремя помогли.
— А ребёнок? Ч-что с-ссс…
Священник молча качает головой.
— Я ж-же ушёл ради… т-того… Чт-тобы вы были… Я в-верил, ч-то с т-тобой… безопасно… — Жиль запрокидывает лицо к небу, глядящему на них сквозь пыльный Купол, и воет: — Бо-о-ог! Чт-то она т-тебе сдела-лаааа?! За что-ооо?! Т-тыыы…
Слова мечутся в каменном мешке, множатся эхом и падают обратно, бессильные, тяжёлые. Чтобы услышать их, надо склониться ближе к земле; но
