может, она умела читать по губам? Или?.. Ее брови сошлись над узкой переносицей. Взгляд пробежал по мне, буквально прощупал, затем метнулся к Шатци – быстрым росчерком. Снова ко мне… Неуютный был взгляд у эльфийки, такой… пронизывающий, словно она заглядывала в наши души.
– Оставь эти мысли, – сказал я. – Дедуля ждет. Я тоже не видел. И не увижу. И не хочу видеть. Пошли.
Знал бы я, что случится со мной через десять лет…
Когда мы отмерили с полсотни ярдов, я оглянулся. Эльфийка смотрела нам вслед. И не одна: рядом стояло еще двое, гм, эльфийских особей – почти одного роста, одной стати. Они таращились в нашу сторону, как истуканы.
Я подумал тогда вот что: если эти эльфы – женщины, не значит ли это, что мужская притягательность Шатци проняла и их тоже? Не дай Небо, они увяжутся за нами, а уж если Шатци представится возможность увидеть сразу трех голых эльфиек, этот баловник, скорее всего, наплюет на последний экзамен.
– Шевели задницей! – прикрикнул я и, не совладав с порывом, отвесил братцу, который уже утопал вперед, подзатыльник.
Такая незадача: я привстал для этого на цыпочки.
А он… он вдруг шумно вздохнул и…
Я понял, что нервы у моего братца все-таки сдали, ринулся вдогонку резвым аллюром, догнал, стукнул в затылок и повалил в пыль.
– Идиот!
Шатци возился в пыли, глаза у него были как у нашкодившего кота.
– Фатик…
– Ты же нарушил слово Джарси, ты понимаешь?
– Ох… Ох…
– За это изгоняют из клана… навсегда! Идиот! Кретин! Придурок!
– Я понимаю…
Я влепил ему пощечину – сильную, наотмашь.
– Если я расскажу дедушке… да кому угодно… Это позор, страшный и неизбывный. Позор и изгнание из клана навсегда!
Бесстрашный Шатци Мегарон Джарси проскулил, обливаясь самыми натуральными слезами:
– Фатик, прошу тебя… Я ничего… ничего не мог с собой поделать! Я же провалю… – он рыдал, сглатывая слезы, – провалю экзамен. Я боюсь… гнева дедушки! Это внутри… это сильнее меня! Ты понимаешь… Я хочу сбежать… Для вольной жизни!
– Я обещал тебе помочь! У нас есть план!
– Я понимаю, я все понимаю, Фатик. Но это сильнее меня…
Я врезал по его челюсти наотмашь, но только ушиб кулак. Однако брата удар как будто немного отрезвил. Он подобрался, утер слезы. Приступ паники и страха проще всего вылечить именно так – телесными наказаниями.
– Помилуй, Фатик… Ты никому не расскажешь, что я нарушил слово Джарси?
– Иди ты! Разумеется, нет!
И никому я ничего не рассказал.
И зря.
Ох как зря!
Знал бы я, что случится через десять лет!
13
Фургон с оккультным карго был конфискован и препровожден на таможенный двор – за каменные стены высотой в два человеческих роста. Вдобавок Аджог Карибдиз конфисковал все наше оружие – высочайшим повелением, так сказать. Маммон Колчек, правда, сберег свои рукавицы.
Я стоял на дороге в окружении отчаянья, тоски и скорби. Амок колыхался где-то на границе сознания.
Ну, и скажите мне, ребята (и девчата тоже, как же без девчат?), не гад ли он, этот капитан?
– Злодей! – страстно промолвила Виджи.
О, как же она изменилась! Раньше я получил бы реплику о том, что правда превыше всего, и так далее, и тому подобное. Но сейчас даже она, воспитанная в идиллическом лесу, поняла, что правд в мире бывает куда больше одной – да еще эти правды умудряются изменяться в связи с перипетиями жизни, а зачастую – растут, чахнут и бесславно умирают, как все мы.
Отчаянье, тоску и скорбь с полпинка сопроводила на обочину стылая ярость.
– Хуже, – сказал я, откашлявшись, – честный человек.
