Добрая фея приподняла изрядно выгоревшие брови (какое лицо… носик… Ох, ребята!):
– Честный человек? То есть груз мы теперь не получим?
– Получим, но гораздо дороже. Честные люди среди таможенников – худший вариант. Они обыкновенно обирают злополучных торговцев до нитки. Мздоимцы обычно имеют фиксированную таксу, а вот честные сдерут и последние портки, поскольку пределов алчности не знают… Нет, стой, потом объясню. Давай навестим Олника. Хочу разведать у него кое о чем.
Черное полотнище раскинулось от горизонта до горизонта и уже нависало над нашими головами (так мне казалось, во всяком случае). До нас ему оставалось миль тридцать, и обычный ураган миновал бы это расстояние меньше чем за полчаса, однако туча приближалась со скоростью… бредущего пешехода.
Бычья голова Самантия просунулась меж складок полога:
– Фатик, таможенник ушел? Что, мы все теперь арестованы?
– Никто не арестован. Груз арестован. Вот ему – не повезло. Но у нас и у него – это временная остановка. Слезай.
– Мы с подружкой угорели от этого гнома.
– Ты, жирный бурдюк перебродившего сала, не смей, не смей называть меня подружкой, или я прикажу лишить тебя головы и самого дорогого, что у тебя есть!
Догадайтесь с трех раз, что имел в виду Каргрим Тулвар.
Бывший царь резво, отпихнув Самантия, спрыгнул с фургона и осмотрелся. Вид он (ну, формально – она) имел весьма потасканный, словно всю ночь принимал клиентов в борделе – под глазами обозначились круги, нос еще больше заострился.
– Так куда же мы приехали, отвратительный и гнусный, как мой облик, варвар? Таможенный капитан был паршив, как таракан! В моем царстве…
– Цыть! Это место – знаменитый перевалочный пункт, где торгуют шалавами всех мастей и расцветок. И я тебя продам, если будешь крыть нас почем зря.
Тулвар взвизгнул и забрался обратно в фургон. Самантий же, напротив, тяжело перевалился через борт и деловито принялся наматывать на голову пестрый тюрбан.
– Хых-пых… Мне нужно пройтись-прогуляться. Больше песен я не выдержу.
– Мы будем на постоялом дворе «Чаша».
– Знаешь тут все, а, Фатик?
Я не стал отрицать. В моем горле по-прежнему резвились котята.
– И я здесь бывал, но давненько. Пойду, прогуляюсь, найду знакомую харчевню, хых-пых. Там когда-то подавали отменную баранину, м-м-м, да, отменную!
Я пожал плечами:
– Поторопись, мы уедем приблизительно через час.
Он кивнул, его взгляд сбежал вниз, к туше монстра.
– О-о-о, какой огромный, екра шадрам! Интересно, можно ли из него приготовить фрикасе, и если нет, то почему?
Первый раз вижу, чтобы чудища вызывали у человека чисто гастрономический интерес.
Олник лежал на матрасе в голове фургона и бессмысленно смотрел в потолок, на шее вздулись синие жилы толщиной с большой палец. Руки и ноги надежно стянуты веревками, по следам на кистях ясно – вырывался, да так бойко.
Взмокшая Крессинда обмахивала гнома каким-то покрывалом.
– Ему очень плохо, Фатик! – Кажется, она обвиняла меня в том, что я не присмотрел за ее мужчиной – как будто это была моя задача, оберегать гнома от выпивки.
Бывший напарник вскинулся на мой голос.
– Здоровье – дороже денег! – степенно изрек удалец, силясь встать. Тулвар тут же запричитал о том, чтобы я, такой-сякой варвар, унял, наконец, гнома, дескать, его милость владыка Дольмира от постоянных стихов в расстроенных чувствах.
Крессинда – добрая душа! – помогла Олнику присесть. Бывший напарник взглянул на меня абсолютно пустыми глазами-вишнями и прочитал с выражением:
– Неплохо, Олник. В самую точку. Через некоторое время я отдам капитану Карибдизу выкуп за товар и стану самым нищим варваром на свете.
– Его разум сейчас пребывает отдельно от тела, – сказала Виджи.
– Я бы уточнил: его разум всегда пребывал отдельно от тела.
