дощатую стену пакгауза. Я ударил кверлинга в бок, куда-то меж ребер, удачно извлек клинок и добавил в шею, затем, не помня себя от злости, врезал наискось по искаженному болью лицу, рассек его, как иные рассекают арбуз – до красной мякоти, – ударил еще раз, рассекая яремную вену, еще, и опомнился, лишь когда кверлинг завалился на бок.
К счастью, кверлинг не напялил кольчугу – ведь убить меня намеревались стрелами, и рукопашная не планировалась.
Терпкий запах крови поплыл в воздухе.
Я оперся о колени, пытаясь отдышаться. Перед глазами расходились цветные круги. Сердце бухало в груди, как пудовый гномский молот.
Что-то озверел старина Фатик. Но он просто не любит, когда его пытаются подленько прищучить из-за угла, особенно когда сам он – безоружный младенчик с голой попкой.
Тут-то меня настиг третий кверлинг – он выскочил из того же проулка, что и второй, и с ходу попытался нанизать меня на саблю. Я едва подставил свой клинок под удар и начал пятиться, чувствуя, как токает больное плечо.
Кверлинг был посильнее, чем его товарищи, или это я подустал. Он теснил меня, осыпая ударами, что-то шипел под нос. Я пятился, и было мне настолько скверно, что словами не передать. Кверлинг вытеснил меня на маленькую площадь, окруженную пакгаузами со всех сторон. Здесь пахло крысиным пометом и свежей кровью. Под стенами буйно разрослись кусты амаранта, выпустившие багровые плети соцветий.
Я извернулся и попробовал перейти в контратаку, но противник отбивал удары играючи, умело заводя меня против солнца.
Два моих подельника из криминальных низов, те самые, которым полагалось натаскать хвороста и поджечь пакгаузы, валялись с перерезанными глотками у дощатой стены, подмяв кусты амаранта. Один бедняга даже успел окунуть палец в собственную кровь и накалякать на стенке послание к потомкам – состояло оно из матного слова. Ну никакой фантазии. У второго на лице отпечаталось удивленное выражение в стиле «А меня-то за что?».
Значит, кто-то из кверлингов вел меня через город, прочие поджидали здесь. А когда сюда пришли мои подельники – попросту их умертвили, чтобы не путались под ногами. Мои же инстинкты предательски молчали, заглушенные хворью.
Я попытался провести несколько финтов – все впустую. Усталость окончательно меня сломила. Я хыкал, хекал, хрипел, – а сердце колотилось о кадык. Глаза заливал пот.
Руки заметно дрожали, ноги не чуяли земли. Нагретый воздух струями поднимался ввысь, и от этого все кругом казалось нарисованным на холсте, который колеблется от ветра. Все – декорация. Протяни руку, отдерни холст, и…
Кверлинг чихнул.
Уж не знаю, что у него был за день, но он чихнул второй раз, и второй раз его чих спас мне жизнь, так как кверлинг отвлекся.
Я пробил защиту врага и со звериным рыком вогнал клинок в глазницу до середины.
Кажется, всё. Я согнулся в приступе кашля, оставив саблю в башке кверлинга. Горло пекло огнем.
Затем я подобрал обе сабли, скрыв их в обрывки бурнуса и, пошатываясь, направился к городу. Вот и последний проулок – за ним виднеется улица Авандона. В теперешнем своем состоянии я легко сойду за пьяного. Нужно добраться до «Чаши» и выработать новый план. Кто-то, например, Самантий и Тулвар, подожжет пакгаузы, мы же – я, Виджи, Колчек и двое возниц Вирны – совершим налет на таможенный двор.
Тут позади раздался довольно звучный шорох, после чего на мой затылок обрушилось нечто увесистое. Мир накренился, завертелся волчком. Я еще успел сообразить, что падаю, а потом… Толчок, удар, темнота.
15
В моем черепе кувыркались маленькие гномики. Кульбит – приземление, кульбит – приземление, а потом – хлоп по темени боевым топором!
– О-о-охх, где же… как же ты так напился, зараза?
Язык едва повиновался мне, горло же распухло и с трудом проталкивало воздух для рождения слов. Я лежал на боку, щекой в соломе, руки скованы за спиной, на глазах повязка из колючей дерюги. Над головой кружат мухи – целые стаи, судя по звуку.
Я вяло шевельнулся: воздух был жаркий, спертый и пах… ну, как в логове тролля, что ли. Пованивало, короче. Я прислушался к ощущениям… М-да… Голова раскалывается, в ушах свистит, в ноги словно влили по пуду свинца, а руки, похоже, до отказа набили ватой.
Грабители? Хм. Но я ощущаю на пальце тяжесть перстня Вирны.
И почему… чем это пахнет?
Рядом кто-то возился, чавкал, потом заблеял – жалобно так, тоненько.
Все ясно. Я в тюряге Карибдиза. Поместили рядом с пьянью, да еще обобрали, наверное. Но как… когда? Ничего не помню! Может, вспомню, когда полегчает: вот выйду на волю, хлебну пива… Нет, погоди – ведь Талаши отобрала у меня одну из радостей жизни: я больше не могу употреблять алкоголь, даже капельку, даже для согрева, смелости, «на посошок», «за приезд», «за отъезд»; и сколько бы я ни придумал причин, мой организм будет отторгать любую дозу выпивки!
Внезапно вспомнилось – меня преследовали кверлинги Злой Роты. Я отбивался – вполне удачно, но затем получил удар по головушке. Да, все так и
