Я воздел себя на ноги, чувствуя, как кружится голова.
– Поклянись, что слово Джарси – нерушимо.
– Клянусь. Спроси у Карла, он подтвердит.
– Тогда – дай мне слово Джарси, что все, что ты сказал про свою супругу – правда! Что она беременна и убьет себя, если ты умрешь!
Ну, об этом надо было спрашивать
Только что я сказал вам, что хвалю себя совсем не зря. И ошибся. Увы, в жизни Фелины встретился еще один мужчина-предатель: он накормил ее эмоциональными сказками, вскрыл, можно сказать, а затем цинично воспользовался и… улизнул.
– Увы, это ложь, – сказал я и мягко ударил Фелину в висок. Она повалилась на солому.
Да, вы знаете, что мужчины-Джарси не бьют женщин. Должен сказать, что эта максима имеет в Кодексе Джарси много оговорок. Например, я уже как- то имел радость стукнуть Джальтану по заднице – о да, было дело. А вот давать ложное слово Джарси я не умел и не хотел. Поэтому мне пришлось сделать то, что я сделал.
– Фа… – пискнул Карл, вынырнув из-под тачки.
Я ударил в висок и его. Умею бить так, чтобы человек (или нелюдь) потерял сознание без особого вреда для себя.
От моих действий бараны окончательно впали в истерику и завопили пуще прежнего. Я сграбастал топор Карла, широкий мясницкий тесак на короткой рукоятке. Не боевой лабрис Джарси, но сойдет, чтобы раскроить пару черепушек, если кто-то еще не захочет со мной по-хорошему…
Шеффены были столь фанатично преданы химере справедливости, что не тронули кошелек с золотом Вирны, дремавший в кармане моих штанов.
Снаружи раздались шаги. О боги, неужели моя обработка проняла и третьего шеффена?
Таки да: в овчарню вломился одышливый толстяк в засаленном синем халате и тюрбане, который выглядел как половая тряпка, намотанная на голову.
Толстяк увидел меня.
Следующая сцена напоминала разговор двух немых.
Он:
– Ик!.. И-и-и… Ох!
Я, простирая руку и покачивая головой:
– Ы!.. Ы-ы-ы… О!.. – Ну не пришло мне ничего связного на ум, не пришло! В моей душе царили разброд и шатание.
Пузан спал с лица. То ли поел недавно несвежего, то ли меня испугался.
– Э-э… ну… вот… – сказал я. – Добрый день, и вообще…
Он истошно завопил, выскочил из овчарни и захлопнул дверь.
– А-а-а, проклятый замок, да закрывайся ты, Рамшеха ради!
Я стукнул обухом по двери, та распахнулась. Толстяк верещал без умолку, как мартышка, созывая подельников. Когда я выскочил на залитый солнцем двор, он устремил на меня безумный взгляд, а потом упал на колени. Тюрбан скатился с головы, ярко блеснула лысина. Оскалив зубы, я занес над нею топор.
– Говоришь, ты – Справедливость? Сейчас будет тебе справедливость!
Нет, убивать я не хотел, однако попугать шеффена стоило. Эта маленькая месть доставила мне море положительных эмоций.
Толстяк побледнел и начал заваливаться на бок. Внезапно его глаза расширились. Не размышляя, я сместился чуть в сторону. Дубинка, задев мое плечо, с противным треском обрушилась на лысину «Справедливости». Толстяк упал. Я отскочил в сторону, развернулся. На меня, как бык, несся верзила, размахивающий дубьем. Второй парень, отбросив орудие… хм, убийства?.. рухнул на колени перед толстяком, который валялся в пыли.
– Амирн убил дядю! Амирн убил дядю! – вот что причитал этот недоумок.
Я охватил взглядом пространство и понял, что штаб тайных вершителей справедливости был на заднем дворе крупной харчевни. Сколько тут работников на подхвате? Все ли они состоят в фемгерихте? Не хотелось бы марать руки кровью дурачья…
Выйдя на дистанцию удара, громила замахнулся дубинкой. Судя по взгляду, меня он боялся больше, чем я его. Ну и правильно. Я взревел, взметнул топор над головой и крикнул:
– Убью!
Парень стушевался и придержал удар. Я стукнул его в челюсть и ломанулся в какой-то темный коридор. Фу! Тьфу! Что это за ароматы? Черный перец, ваниль… Какой-то склад специй. В узком коридоре были навалены мешки, тюки, корзины. Перескакивая через них, я помчался к свободе. Внезапно нога наступила на что-то хрупкое. А, чтоб тебя, яйца! Целая корзина куриных яиц! Я высвободил ногу. В ботинке сразу зачавкало; правая штанина оказалась изгваздана липкой желто-белой массой. Хорошие, между прочим, были штаны!
