Шикарный мальчик? (Надо узнать, как зовут!) Он серьезно смотрел на меня своими прекрасными глазами. И даже если он в чем-то существенном ошибается, зато умеет слушать. Меня чуточку потряхивает, когда вспоминаю, как он смотрел. А что с теми тремя в бордовых пиджаках, они ведь мои ровесники? (Надо и их имена узнать, но это не горит.) С ними наверняка стоит познакомиться, и книгами они интересуются. Попробую в следующий раз с ними заговорить.
Гарриет? С ней не чувствую особой связи, но она очень умна. Брайан? Кейт? Не знаю. Другие, с кем я толком не познакомилась? Рано решать. Грег? Возможно. Мисс Кэрролл? (Элисон…)
Я, написав ее имя, подняла на нее глаза. Она за своим столом клеит ярлычки на книги. Что бы она ни говорила про заботу о клиентах, в клуб она меня отвезла из-за волшебства. Я это знаю, и мне от этого не по себе. Волшебство работает с тем, что уже есть, я ей и так нравилась, и она меня замечала. Она достала для меня «Республику». Хотя волшебство распространяется и в прошлое. Может, если бы я не колдовала, она бы не заказала мне Платона. Я не знаю, в самом деле ей нравлюсь или это чары ее заставляют. А если я ей не нравлюсь, как мне отвечать ей взаимностью? Какой тогда в этом смысл?
И к остальному, конечно, это относится. Настоящий это карасс или я его наколдовала? Это как с приходом автобуса: столько дней, столько жизней меняется, просто чтобы автобус пришел, когда мне захотелось. Только это еще серьезнее – заставить их меня полюбить. Заставить быть моим карассом.
Я не подумала хорошенько. Я слишком абстрактно представляла карасс, не подумала о людях, что я ими манипулирую. Я их тогда даже не знала и вот что натворила.
Не так ли и она начинала? Моя мать, Лиз?
Хорошо бы поговорить об этом с Глорфиндейлом или с кем-нибудь понимающим. Не знаю, согласится ли он, но кроме него не с кем. Не понимаю, почему здесь фейри такие недружелюбные – или, скорее, равнодушные. Им бы пора уже привыкнуть ко мне. Когда после Рождества поеду домой, найду его и поговорю, во что бы то ни стало.
Всегда ли дурно прибегать к магии? А если это не ради себя? И что же мне тогда, не защищаться, когда она ее применяет против меня? Или дурно было только колдовать на карасс, а для защиты нормально? Или – вечная ловушка с волшебством – все и так бы случилось, а я только вообразила, что это по волшебству? Нет, смотрите, как время совпало. Это я наколдовала карасс, и, может быть, это волшебство создало книжный клуб (который собирается не первый месяц). Я ни разу о нем не слыхала, а ведь все время ходила в библиотеку. Может, этих людей и не существовало даже. Может, Гарриет – она старше всех, может, родители ее не хотели, может, вся ее жизнь, лет шестьдесят наверное, существует только для того, чтобы появился книжный клуб, и у меня был карасс, и мы могли сидеть, обсуждая «Резец небесный», самую подходящую для этого книгу, и похожа ли она на Дика.
Боже, как я надеюсь, что не похожа. О сходстве с Диком даже думать неохота.
Я не хочу походить на нее.
Я больше не буду колдовать, а если буду – только чтобы защитить себя, и других, и мир. Лучше стать как Джордж Орр, чем отдать ей победу. Я не знаю, чем она занимается. Снов больше не вижу и отравленных писем не получаю. Беспокоюсь, не означает ли это, что она задумала что-нибудь похуже.
Чего ей на самом деле хочется, это стать темной королевой. Не знаю, как такое возможно, но она этого добивается. (Она читала ВК, и не обязательно, читая, она отождествляет себя со всеми злыми и надеется, что добрые не устоят перед искушением, но читала она наверняка, потому что в первый раз я брала книгу у нее. Оказывается, просто прочитать мало. Говорят же, что и дьявол может цитировать Писание.) Она хочет, чтобы все любили ее и боялись. Это безумная цель, но ей этого хочется. А мне нет. Зачем это надо? Дурно даже заставлять мисс Кэрролл (которая оторвалась от книг, чтобы улыбнуться мне в ответ на мой взгляд) меня любить.
Как можно желать, чтобы весь мир был марионетками?
Мы были очень даже правы, когда ее остановили, и дело того стоило, стоило того, чтобы умереть и чтобы жить сломанной. Если бы она добилась своего, мы всегда любили бы свою мать, и все ее любили бы. Я знала, как это важно, но не по-настоящему.
С точки зрения этики магии нет оправдания.
Я хотела бы сказать, что жаль, я не знала этого раньше, но на самом деле я знала. Я знала, что выйдет, когда бросала гребешок в омут. Я думала про автобус. Я знала про нее. Это на моей совести.
Суббота, 8 декабря 1979 года
Грега сегодня в библиотеке не было, а книг всего три, не самые захватывающие. Я немножко огорчилась. Пошла в книжный. С очень низкого неба брызгал ледяной дождь, словно капли несло со всех сторон сразу. Зонтик от такого не помогает, да я и не могла бы раскрыть зонт, когда в одной руке трость, а в другой сумка. Когда шла вниз к книжному и прудику, ветер бил прямо в лицо. Все норовил сдуть шляпу. Это не такой дождь, которому можно радоваться, тут только морщишься и терпишь.
В книжном я встретила ту рыжую девочку. Она перебирала детские книги. Она меня заметила сразу, как я вошла, потому что ветер захлопнул дверь, и она, конечно, обернулась. У нее на плече висела здоровенная полотняная сумка и еще в руках были два мешка для покупок.
– Привет, – сказала она, шагнув мне навстречу. – Я тебя видела в клубе, но не помню, как зовут.
