его.
— Это невозможно, — говорит он. — Исключено. Чушь.
Я заставляю его ждать: макаю в чай сладкий пирожок, откусываю, жую, отряхиваю крошки с губ и подбородка. Сожаление, звучащее в моем голосе, подслащено сахаром и корицей.
— Крукшенк утверждает, что девочка произнесла имя вполне отчетливо и повторила дважды. Ошибки быть не может.
— Значит, она лжет! — Суинберн хмурится, оглядывает комнату и останавливает взгляд на двери моей спальни. — Она там?
— Да. Спит. Бедняжка в полном изнеможении. Не нужно будить ее.
— Это правда, что она не дымит?
— О нет, дымит немного. Но не больше, чем наши шестнадцатилетние. И даже меньше некоторых. Необыкновенное достижение. Можно поздравить Ренфрю с таким успехом.
— Итак, вы ей верите.
Суинберн раздавлен: его любимца, лучшего ученика школы, подозревают в убийстве. Я бы посочувствовал ему, но за этими переживаниями стоит одно лишь тщеславие.
— Совершенно не важно, кому или чему я верю. Было названо имя юного Спенсера, поэтому его разыщут и допросят. Но дело далеко не сводится к этому. Джулиус — сын леди Нэйлор. Он находился в ее поместье, когда похитили Аргайла и Купера. Таким образом, у правительства есть повод заняться леди Нэйлор. И ее супругом, бароном Нэйлором. Официальные лица прибудут в поместье сегодня же, с ордером на обыск.
Я делаю паузу, наклоняюсь немного вперед, желая удостовериться, что Суинберн осознал сказанное мной. Он тугодум. Приходится все ему растолковывать.
— Видите ли, подозрения возникли гораздо раньше. Несколько недель назад было перехвачено письмо леди Нэйлор. Она писала от имени барона одному ученому на Континенте. Между прочим, этот человек вам знаком. Как я понимаю, он был вашим учеником лет двадцать-тридцать назад.
Суинберн бледнеет:
— Отступник!
Я прилагаю все усилия, чтобы не рассмеяться вслух: ну и словечко!
— Заблудшая овца, не более того. Разве вы не должны попытаться спасти его? Вернуть в стадо? Я слышал, когда-то он был вашим любимым учеником. Вы учили его древнегреческому. По его просьбе?
Лицо Суинберна перекашивается от злости:
— Нельзя было принимать в школу иностранца. Он одурачил меня, одурачил нас всех. — Потом он добавляет, медленно пробираясь от прошлого к настоящему: — Какие дела у него с бароном?
— Кто знает? Письмо баронессы выглядит довольно загадочно. Мы пока не сумели поместить шпиона в доме Нэйлоров, поэтому других сведений нет.
Суинберна ничуть не смущает мысль о внедрении шпионов в семейства, правящие Англией. Он хочет знать только одно:
— Почему это так трудно?
Я пожимаю плечами:
— У них хороший дворецкий. Внимательный малый.
— Неужели нельзя подкупить одну из горничных?
— Вы же не думаете, что мы доверимся человеку столь низкого происхождения. — Суинберн вздрагивает, словно от боли, но я не обращаю на это внимания. Говорят, что его мать была дочерью кожевника. В его лексиконе немало слов, от которых краснеют другие учителя. — В любом случае скоро мы будем знать больше. Ордер послан с особым курьером. Как видите, этим делом заинтересовалась Корона.
При упоминании Короны Суинберн погружается в задумчивость. И опять его мысли прослеживаются с комичной легкостью.
От этой загадки у него едва не трескается лоб.
— Директор Траут, — наконец решается он со смущенным видом, — правда ли, что раньше вы были кем-то вроде судьи?
— Мировым судьей.
— Ведьмоискателем, как однажды сказал мне мастер Барлоу, перебрав с горячительным. Расследователем преступлений.
Эти слова он произносит без неприязни.
Я смеюсь и похлопываю себя по животу.
— Просто я служил государству. И в те годы был постройнее.
Думаю, я сделал достаточно для того, чтобы Суинберн сообщил своему патрону о нашем разговоре — то, что сумеет удержать в своей деревянной башке. Он давно стал ушами парламента в нашей школе, так же как Ренфрю — ушами либералов. Корона заинтересована в том, чтобы сохранять
