знаю, что это за люди, но они явно хотят казаться не собой. Джентльменами. Нет, джентльмен разрешил бы мне натянуть подштанники. Я дрожу от холода и стыжусь сажи, из-за которой сорочка приклеивается к моему животу и бедрам.
Конечно, я изливаю свое негодование: говорю незнакомцу, что являюсь подданным ее величества королевы Нидерландов, что это возмутительно, просто возмутительно, что я требую немедленного освобождения. Но толстяк лишь похлопывает меня по плечу и ничего не отвечает, словно соглашаясь с тем, что все эти слова должны быть сказаны, что они являются частью процедуры и что лучше высказать их все разом. Единственный раз он прерывает меня — когда в своих протестах я перехожу на крик. Тогда он прикладывает палец к губам. Он в перчатках. Я мгновенно умолкаю, в первую очередь из-за того, что он в перчатках. Конечно, на улице холодно, и без них ни один джентльмен не может считаться полностью одетым. Но все равно перчатки выглядят весьма красноречиво. Они порождают возможность насилия. Легко вообразить, как пальцы в этих перчатках сжимаются в кулак. А толстяк при этом сохраняет добродушное молчание.
Мы едем полчаса, и вдруг мой похититель начинает шарить в темноте у наших ног, достает мешок и натягивает его мне на голову. Должно быть, так надевают шоры на лошадь. Я мог бы сопротивляться, но он действует так споро, так ловко, не грубо и не вежливо, что у меня просто не хватает духу.
Поначалу мешок мне не очень досаждает. В каком-то смысле он снимает с меня всякую ответственность. Мне больше не нужно кричать или протестовать, не нужно следить за дорогой, не нужно накапливать смелость для побега. Лишь когда мы высаживаемся из экипажа и меня заводят в здание, слепота превращается в страх, а затем в жалкую панику. Вокруг меня звуки, понимаете, звуки, которые я не могу опознать. Печатные машинки, думаю я, и один раз — пронзительный перезвон. Где-то вдали беседуют мужчины — серьезно, ни разу не рассмеявшись, не повышая голоса. Должно быть, какое-то учреждение. Большое, как мне кажется, и расположенное под землей. Мы все время спускаемся по лестницам. Вдруг рядом с нами раздается визг, будто коту прищемило хвост дверью. Но при чем здесь коты? Я едва стою на ногах от страха, когда меня наконец толкают на табурет и стягивают мешок.
Кабинет. Ковер, книжная полка, по центру — письменный стол, за ним сидит давешний толстяк. Ни одного окна. Пахнет тут странно — кипяченым бельем. Многоколенчатый радиатор источает слишком сильный жар. В помещении нет охраны. Мой похититель предлагает мне стакан воды, который только что наполнил из большого графина.
Проходит бесконечно долгое время, а он не задает никаких вопросов. Просто сидит там и читает письма, разложенные на его столе. Табурет, на котором я сижу, оказывается крайне неудобным. Он на дюйм или два ниже, чем обычно, и приходится очень высоко задирать колени. Я подумываю о том, чтобы еще раз выразить протест или, по крайней мере, потребовать другой стул, но, несмотря на стакан воды, у меня совершенно пересохло в горле.
Потом в кабинет без стука входит мужчина, безупречно одетый, обходит письменный стол, не глядя на меня, склоняется к толстяку и что-то шепчет ему на ухо. Затем вручает ему папку, набитую бумагами, после чего удаляется. У него грязные ботинки, поэтому на полу остаются следы (на ковер он старался не наступать). Пока толстяк изучает документы, мне остается только рассматривать следы. Потом я перевожу взгляд на похитителя. С моего места он кажется разделенным на две половины: верхняя опирается на локти, нижняя неподвижна. Он скрестил ноги, обутые в полуботинки. В отличие от ботинок клерка, его обувь чиста.
Он переворачивает и дочитывает последний лист, закрывает папку, достает из кармана пиджака самопишущее перо и делает пометку в блокноте, лежащем перед ним. При этом он удивительно похож на школьного учителя. Нет, на директора. Директора, отчитывающего нерадивого ученика. Я ерзаю на табурете.
В конце концов он говорит:
— Вот вы и у нас, капитан ван Гюисманс. Должно быть, вы гадаете: где это — «у нас»? Что это за преступная организация, действующая в самом сердце Лондона? Что за разбойники захватили вас? Что вы можете сделать, если хотите освободиться?
Пока мы шли по зданию, вы слышали стук печатных машинок. Да-да, я заметил, как вы наклонили голову в ту сторону. Печатные машинки — в Англии! Даже на Континенте, насколько мне известно, лишь немногие бюрократы приняли их полностью. Всегда, всегда новшества встречают сопротивление, даже без эмбарго. Меня это обнадеживает. Это в природе человека — неодобрительное отношение к печатным машинкам. Тем не менее наши машинки я одобряю. Видите ли, доклады удобнее читать в печатном виде, а если вложить между листами специальную бумагу, можно создавать копии во время печатания оригинала. По-моему, просто чудесно.
Так кто же они, эти люди, которые могут безнаказанно похитить человека, имеют доступ к иностранным технологиям, ведут записи и составляют доклады? Открою вам тайну, страшную тайну.
И все-таки полиция существует. Тайная полиция, созданная подкомитетом по общественному благоденствию. Это такой крошечный подкомитет. Пять постоянных членов. Ни один не связан с какой-либо партией, все нейтральны. Государственный орган в чистом виде, если угодно. Среди первых его действий была прокладка проводов по всей стране. Втайне, разумеется, и под землей, там, где возможно. Тонкая, рискованная работа. Семь телефонов — вот и все, что мы имеем после десяти лет напряженного труда. Несколько дней назад я принял первый звонок, и до чего же глупо я себя чувствовал, выкрикивая в эфир слова.
