— Две-три недели дым будет владеть миром, — размышляет он вслух. — Может, и дольше. Карнавал страстей. Черный дождь и все такое. Как ты думаешь, Чарли, это значит, что нам не нужно возвращаться в школу?
Дым появляется, когда они еще не отсмеялись. Он поднимается легко и естественно, озвучивает их неуверенность, страхи, чувство края пропасти под ногами.
Но дым не такой, он не знает слов, вместо них он говорит образами, чувствами, которые связаны с воспоминаниями: рассказанные позднее, над подушкой, в темноте, они покажутся и знакомыми, и странными. В его бессловесном царстве этот шепот — еще не законченная мысль, а лишь возможность мысли; вроде радости, еще не описанной и не проявившейся, бесформенной, настоящей. И все время дым окружает их, напевает их мелодии, просовывает щупальца сквозь границы их личностей.
Дым Томаса — самый темный, едкий и запутанный. Дым выражает в своей песне его страх — страх перед Джулиусом, страх стать таким, как Джулиус, страх остаться в одиночестве из-за своих преступлений — и счастье оттого, что Томас простил себя. В этом дыме его отец, сжимающий оловянную кружку. Ливия тоже там, в мокрой, облегающей грудь сорочке. И Чарли: подружившийся с ним в первый день его пребывания в школе. Вот его мать — она умирает; вот ему в голову врезается пуля. Поцелуй няни; боксерский матч; кости, ломающиеся под кулаками. Бродячие цыгане, борющиеся в пыли. Церковный пол, замусоренный и благородный; пьяный священник. Надежда.
Дым Чарли другой, более сдержанный и упорядоченный, это процессия людей, написанных в белых, коричневых и серых тонах: женщина в лесу, закутанная в балахон, которая дымит так же естественно, как дышит; Ренфрю, Элинор в корсете из кожи и стали; Томас и Ливия, раскрасневшиеся и зовущие, с голыми плечами под простыней; его родители, с прямыми спинами, сидящие в неправедно приобретенном доме и гадающие, что случилось с сыном; кучера, сгрудившиеся на полу крохотной комнатки, чтобы спастись от холода; вытатуированная русалка, качающая грудями при каждом движении пальца кучера.
И, вплетаясь в их дымы, непредсказуемый, то более управляемый, то более взрывной, чем у Чарли или Томаса, плывет дым Ливии, фиолетовый и зеленый. Тут ее мать, в слезах, перед клеткой, которую она построила для плененных мальчиков и девочек. Ее отец, привязанный к кровати на чердаке, взирающий на нее со страхом. Рудокоп Фрэнсис, тянущий за собой пони на кривых ногах. Грендель, ее ангел-убийца с короткоствольным пистолетом в руке. Маугли, который икает и испускает свое первое облачко дыма. Томас, полуобнаженный, протягивающий ей черноту маски. Чарли, что во тьме приникает языком к ее языку.
— Да? — спрашивает она в дым, закрыв глаза и держа руками обоих мальчиков.
— Да, — говорит Чарли.
— Да, — говорит Томас. Он вынимает пробку, наклоняет мерную склянку и поливает голову Джулиуса кровью. В следующий миг Чарли толкает тело Джулиуса к центру бассейна. За трупом тянется сажа, его свадебный шлейф, его погребальный саван.
Потом они отступают, Ливия, Томас и Чарли.
И мчатся прочь со всех ног.
Часть шестая. Облако
