Чемпионский спринт длится шагов сто пятьдесят, и голоса преследуют меня, а потом туман неожиданно заканчивается, и мигом все пропадает — и глюки, и обескураживающая головная боль, и я падаю на траву, обессиленно глотая воздух.
Но отдыхать доводится недолго. Бац! Вокруг меня из ниоткуда вырастают несколько черных созданий невразумительной наружности, с несколькими руками каждое, и головами, исходящими прямо из плеч, без каких-либо шей. Месяц в Зоне натренировал меня ориентироваться и применяться к изменениям ситуаций стремительно, и поэтому я успеваю завалить одну особь, а другой нанести серьезное повреждение, прежде чем встреча окончательно переходит в ближнее боестолкновение.
Но как я ни стараюсь, все же не поспеваю за многорукими; надо признать, они орудуют своими конечностями молниеносно, а я так и не могу достать их клинком, максимум, что получилось, — держаться наравне, в невероятном темпе отражать и проводить мимо себя удары когтистых ручищ. Если бы я не успел с ходу подранить и вывести из боя кого-то из них, мне бы точно пришла крышка, их слишком много навалилось бы!
Как-то надо разрешать ситуацию, отступить я не могу, потому что они наседают с разных сторон, нырнуть вниз и ударить оттуда тоже — твари неминуемо накроют меня при выполнении атаки. Тем более я устал, как ездовая собака, а они свеженькие. Наконец один удар я пропускаю уже не мимо себя, и он хорошенько тестирует на прочность мое ребро. За пропущенным тотчас следуют второй и третий, и я, поперхнувшись кровью, падаю наземь. «Граната!» — яростно думаю, чувствуя, как меркнет сознание. Судорожно хватаю овальный заряд и выдергиваю чеку…
Финита! Ля! Комедия!
В последние секунды ничего, кроме жажды освобождения, уже не чувствую. По крайней мере до финала сохранил в себе веру, многие и этого лишены, бедолаги… А у меня была цель. И я совершенно уверен, что после смерти меня ждет что-то еще. Что ж, посмотрим. Сейчас разум захватывает предсмертный азарт, подобный которому, наверно, испытывает смертник, взявший заложников и решивший напоследок поразвлечься с полицией. Нет, ребятки, я вас не отпущу живыми…
Перед тем как разжать пальцы и отпустить гранату, я слышу свист, вроде так свистит стрела, выпущенная из лука, но не придаю этому значения; вообще ничего вокруг не вижу больше, не разбираю. Еще миг, и раздается взрыв! Однако… рвануло будто где-то позади меня, в отдалении, а ведь самоубийственный «лимон» совсем рядом со мной…
Ну вот, я выполнил задуманное. Увы, жизнь была лишь увлекательным сном, театральным представлением, «пустой и глупой шуткой», калейдоскопом мимолетных радостей и переживаний… Да и какая разница чем. Ключевое слово «была».
Мир тонет в непроглядной тьме, больше ничего нет.
Прослушивание музыки помогает создавать подходящее настроение, и в дороге эта помощь кстати как нигде. Я полулежал на полке и смотрел в окно, слушая и получая истинное удовольствие, душевное, мало с чем сравнимое.
За бортом, по ту сторону оконного стеклопласта, смеркалось, затем черная пасть ночи проглотила пейзаж. Но в моем купе свет горел, отгораживая от мрака.
В голове беспорядочно толпились разнородные мысли. Одновременные удовлетворение от того, что решился уехать, и боязнь совершения фатальной ошибки… Тот еще коктейль.
Однако пора было спать. Я вынул из ушей ретрансляторные вкладыши, встал, переоделся в легкую спортивку, уличную одежду убрал в специальный шкафчик, а сумку засунул в багажную нишу. Улегся снова, теперь вытянулся во весь рост и голову поместил на мягкую подушку. Укрываться не хотелось, поэтому одеяло осталось в ногах.
Наконец я выключил свет. Впустил забортную тьму в купе. Если свет пропадает, освободившееся пространство чем-то должно заполниться, и по естественным законам его заполняет мрак. Правда, немного свечения поступало теперь оттуда, из-за окна. Это я увидел, когда зрение адаптировалось, и там, где выглядело мрачно и непроглядно, проявились искорки просветов, одиночные и россыпями. Там, в ночи, тоже люди живут…
Стеклопласт пропускал синеватое, бледное свечение. Тени беззвучно танцевали в купе, повинуясь покачиванию вагона. Рельсы уже давно сплошные, без стыков секций, и легендарного перестука колес, о котором мне рассказывала бабушка, увы, теперь не испытать, под его убаюкивающий ритм не заснуть.
Без музыки уши наполнила тишина, почти не нарушаемая звуками движения поезда. Но в сознании не исчезали те песни, которые я слушал только что…
Да, когда внутренний свет исчез, внешний не заставил себя ждать. Прежний свет был завесой, преградой. Теперь за окном проступили оттенки темноты, и она оказалась очень даже неоднородной. Деревья, столбы, эстакады, еще что-то разбавляли ее, сгущая или разрежая. Но вот нахлынула полная кромешность, такое бывает, когда мимо вагона проносится холм/гора или если состав въезжает в тоннель, но если бы тоннель, то в момент входа звук следования поезда немного изменился бы, как будто ветреный шквал накатывает…
Гора промелькнула, вновь стало светлее. А где-то совсем вверху виднелись звезды. Лежа на спине, я глядел на них. Звезды чистые, словно зеркальные, а небо мутное, без намека на проблеск, какое-то такое…
Мне было без разницы, сколько лежать. Я постоянно думал, вспоминал, воображал, это стало неотъемлемым, я перестал акцентироваться на этом, как
