— Молись, — серьезно ответила она.
— Времени нет, — буркнул я, разбирая барахло из своего пояса. Кости, гайки, провода, ага, вот! Я вытащил из пояса слипшуюся горсть серых кристаллов, пересыпанных черной технопылью.
Любой марсианин продержится в Дичи голым хотя бы пару часов. Но больше? Я знаю один способ, но этот способ не для меня.
— Что это? — спросила Тонанцин, осветив мою красную руку налобным фонариком.
— Это способ продержаться до утра, — буркнул я. — Амнезия рудничных операторов. Смесь нитратных солей со стенок шахт и техносмазки рудных роботов.
Сразу вспомнилось расследование, которое мы проводили с «Бродячим анатомическим цирком Барсума» в соляных рудниках южной Сидонии, когда меня сорвали с места новостью о пропаже Лютера. Ребята уже сталкивались со случаями амнезии среди шахтеров, хотя чаще находили вымороженные штреки с мертвыми операторами.
А я коллекционировал разные страшилки и легенды, обрабатывая их под свои нужды. Вместе мы собрали это воедино, провели пару анализов и поняли, в чем же причина. Там же, в шахтерском поселке, нашли женщину, потерявшую ребенка родами и желавшую забыть последний год.
Первый опыт был неудачным — она забыла лишь полтора месяца и очнулась через час, уверенная, что она беременна, — а вместо этого обнаружившая пустой живот и кучу мужиков вокруг. Мы еле справились с ней вшестером — но со второго раза все удалось, она очнулась на следующий день, забыв ровно тот срок, какой и хотела.
— Надо же, — проговорила Тонанцин, глядя на смесь в моей ладони. — Не думала, что увижу ее. Я была уверена, что это городская легенда.
— Эта легенда — чистая правда, — заверил я ее. — Она обеспечит отличную экономичную кататонию на десять часов, минимум трат воздуха и калорий. Ну и спалит все твои воспоминания за последний год примерно.
— Сложный выбор, — прищурилась Тонанцин.
— Способ выжить. Только тут две дозы, — добавил я. — Это тебе и доктору.
— А ты?
— А я пойду выбью дерьмо из одного глупого пацана, который много о себе возомнил.
— Я не собираюсь ничего забывать. Я уже три года потеряла на поиски Великого Духа и откатываться назад, когда я так близко, не собираюсь, — покачала головой Тонанцин.
— Ну и дура, — ответил я. — Умрешь ни за что ни про что.
— Умирать я тоже не собираюсь, — отрезала Тонанцин. — Доктор до утра без шлема продержится? Как принимают эту дурь?
Я отключил шлем от скафандра доктора, снял его.
— Подними ему веки.
Я, тщательно отмерив, засыпал слизистую глаз доктора пылью, мгновенно растворявшейся на поверхности роговицы. Через пару секунд доктора парализовало, он выпрямился в своей могилке, вытянувшись во весь рост, и принял характерную «позу мумии»: одна рука вдоль тела, вторая согнута в локте и лежит поперек живота.
— Ну, вот и все, — прошептал я, глубоко вздохнул и снял свой шлем. Губы обожгло ледяным холодом. Пятьдесят лет терраформирования дали лишь четверть от земного давления в этой самой глубокой на планете впадине, но я уже не свалюсь без сознания немедленно. Отдал свой шлем Тонанцин — она его надела доктору на голову, чтобы не замерз, а я нацепил шлем доктора и заклеил шейный клапан. Из шлема травило, но вентилятор на затылке исправно нагнетал давление внутрь.
Дергая конечностями, я вылез из своего теплого скафандра в ледяную утробу могилы, распорол добытым из пояса острым куском обсидиана термослой скафандра и начал размазывать хлынувшую из отверстия красную вязкую жидкость по телу.
Тонанцин недоуменно озирала мое голое тело.
— Я этот камушек на горе Арсия подобрал, — прохрипел я, постепенно согреваясь собственным теплом. Изолирующий термогель позволит мне продержаться без скафандра какое-то время. — Думал, обработаю под неолитическое рубило и в раскоп подброшу, чтобы археологов помучить.
Я еле-еле скомпенсировал едва переносимые пол-атмосферы в шлеме потоком чистого кислорода. Не дай бог в шлеме что-то коротнет — взорвусь к черту…
— Пойдем, — тяжело выдохнул я, приподнимая полог и выбираясь в тяжкую алую ночь.
Воздух был заполнен мелкими невесомыми песчинками так плотно, что вытянутая рука терялась в бурой мгле, которую фонарик не пробивал. Было неожиданно тепло, в смысле, минус двадцать, не больше.
Пока мы брели примерно в сторону гор, спотыкаясь обо все камни по пути, я понял, как это получается, — вечером нагретый до ощутимого плюса на дне кратера воздух уходит в стратосферу.
В то же время с гор вниз стекает поток холодного воздуха и успевает прогреться, пока пустыня остывает, отдавая тепло пыльному туману. Нужно спешить — когда все остынет, я тут без ступней останусь.
