ловко орудуя лебедками, поднимает сегменты мачт к небу.
— И что? — спросил я. — Это все, что тебе от меня было нужно?
— В этом есть смысл, — пожала она плечами. — И, собственно, именно так я и хочу поступать впредь.
— И чем этот смысл отличается от того, что был в этих словах раньше?
— Я его полностью понимаю, — белозубо улыбнулась мне Тонанцин, хлопнула меня по плечу на прощание, выбив из плеча моего ветхого скина облачко красной пыли, и, взобравшись на борт, резво отчалила на север, оставив меня томиться в сомнениях.
Так все и закончилось, что бы вам ни говорили все те свидетели и очевидцы, которых с каждым днем все больше. Просто, буднично и, можно даже сказать, по-домашнему.
Все кончилось, и мы закрываем ту страницу и открываем новую.
Через месяц я и мой младший брат Лютер уходим в путешествие. Долгое, нелегкое путешествие на огромной и прекрасной машине по укладке огромного, как рухнувшее мировое дерево, бесконечного, как змей Ермунганд, кабеля искусственного магнитного поля.
Мы потратили на кабель и кабелеукладчик все резервы наших производственных пулов и резервы всех, кого мы знаем. Мы вложили в этот проект, что я придумал той ночью в пещерах, силы всех Сирот Марса.
Доктор Ликург тоже отправляется с нами. Нас ждут три каторжных, чудовищно тяжелых и восхитительных года, за которые мы огромным кругом оградим Элладу границей, рубежом, можно даже сказать — священным лимесом самовыращиваемого в недрах машины кабеля сечением в сто локтей.
За время, которое мой брат проживет рядом со мной, забыв все, что встало между нами, он, возможно, простит меня и за то, что помнит из детства, и за то, чего не помнит из отрочества…
А когда мы закончим свою работу и через гребень кольцевых гор в нагретую скудным марсианским солнцем чашу кратера потечет холодный мертвый воздух с ледяных равнин Зюйда и смешается с металлической пылью в атмосфере над впадиной, мы запустим нашу электромагнитную машину.
Металлические частицы придут в круговое движение, замешивая воздух над кратером в устойчивое атмосферное образование, подобное Большому Красному Пятну. «Вечный шторм», двухтысячекилометровое сверхмедленное торнадо, сепарирующее более тяжелый углекислый газ к границам шторма, приближая содержание кислорода к нормальному. А также — удерживающее у себя внутри давление, почти равное земному, и температуру, близкую к субарктической. Пространство, защищенное от космического излучения. Невидимые стены, границы, которых нет.
Там можно будет снять шлемы и маски. Вздохнуть полной грудью, ощутить ветер на голой коже. Избавиться от уже приросших к телу скафандров, родиться буквально заново.
Мы растопим лед под песками, и в кратере соберется вода в системе сообщающихся озер. Через десять лет вся Эллада будет покрыта лесами. Это будет страна-сад. Мы станем настоящими детьми Марса.
Я создам для вас новый мир, мои Сироты. Я буду вам как бог-творец, за отсутствием настоящего. Я исполню безумное обещание моего безмозглого брата, данное вам, мой бездомный народ.
У нас еще будет свое небо над головой.
Елена Щетинина
Сашка и динозавтр
Пятнышки у божьей коровки чуть выпуклые, будто на красную карамель капнули черным густым кремом. Мама делает иногда такие пирожные по выходным. Карамель или вишневая — тогда у божьей коровки крылышки темные-темные, — или малиновая — тогда они яркие, как платье у моей куклы Маргариты, — или клубничная — тогда похоже на небо, что сейчас у меня над головой. А крем лакричный или шоколадный. Я больше люблю шоколадный, хотя про лакрицу часто читала — например, в старой книжке про мальчика… и еще одного мальчика… и девочку. На самом деле там много-много мальчиков, просто я именно этих и запомнила. Там еще этот мальчик так хитро предложил другим за себя забор покрасить, и те с удовольствием согласились. Хотя я бы тоже согласилась. Я очень люблю рисовать. А ведь красить — это то же самое, что рисовать. Только делать это еще и полезно. И одной краской, густо- густо, так, что кисточка оставляет горки и ямки. Совсем как настоящие горки и ямки. Как их называют… канионы… да, канионы.
Тут тоже много-много канионов. Папа показывал фотографии. А еще дюны, катеры, и гезеры, вот. Я стараюсь запоминать все, о чем рассказывает папа. Правда, он иногда смеется, когда я повторяю за ним, и говорит, что я путаю слоги и неправильно произношу, но ну и что. Главное, что я общее запоминаю, — а уж со слогами потом разберусь.
На фотографиях все такое интересное и необычное. И как-то даже не верится, что это все то же самое, что и вокруг, — только сверху. Я всегда сначала пытаюсь найти на фото наш купол. Иногда получается — а иногда и нет. Иногда я путаю наш купол с другими — особенно с десятым и пятнадцатым почему-то, — а иногда просто не могу увидеть его, так ловко упала тень от горы. Но чаще всего его на фотографии и нет, потому что аппарат снимал другую
