плотная резина и всё. Его можно только лопнуть — но не будет осколков, и дырку от лопанья можно будет залепить или стянуть края вместе. Я видела, как такое делают. Не знаю из-за чего, скорее всего, просто что-то не рассчитали, а может, это… как называет это дядя Андрей… а, «брак»… такое странное слово… брак, крак, кряк… крякающее, как утки в Царицынском парке. Кряк-бряк-брак… У взрослых такие странные слова иногда. Их никак не запомнишь.
Глаза у динозавтра очень грустные. Не знаю, не могу сказать, какие они всегда, — но когда он смотрит на меня, то они очень грустные. Дядя Андрей говорит, что это потому, что динозавтр плото… плото… плотоядное, ну а я тоже состою из мяса. Правда, я ему ответила, что откуда динозавтр знает, что я из мяса, он же никогда людей не видел. А дядя Андрей сказал, что в то время, когда жили такие, как он, все, кто двигались, состояли из мяса.
Я спросила — а как же роботы. А дядя Андрей сказал, что роботов тогда еще не было. Да и сто лет назад их не было. Правда, потом он задумался, что-то посчитал на пальцах, пробормотал про авто… авта… автомолибы… мобили. А потом махнул рукой и сказал, что неважно, но роботов и прочего в те времена точно не было. Аб-со-лют-но точно. Вот.
Папа и дядя Андрей говорят, что это динозавр и его зовут Тираннозавр Рекс. Но мне это имя не нравится. Ну какой он Рекс? Рексами зовут собак. У Наташки есть пес Рекс. Он лохматый и большой. А тут еще больше — и лысый.
Он Динозавтр. Потому что мне все время говорят, что меня пустят к нему завтра. А таких завтра было уже много-много. И думаю, что еще так же многомного будет. Наверное, папа боится, что динозавтр меня съест. Странно. А я вот не боюсь.
Передние лапы у динозавтра совсем маленькие. Нет, конечно, больше, чем мои руки, но для такого большого животного они тоже должны быть большими. И пальцев на них всего два. Динозавтр никогда не сможет рисовать или писать карандашом. Правда, дядя Андрей говорит, что он никогда бы и не научился. А я не верю — ведь если даже знаменитый дельфин Вольдемар умеет рисовать, а у него лап вообще нет, неужели динозавтр не сможет?
Я как раз смотрела про Вольдемара передачу, когда мама рассказала мне, что папа хочет меня на Марс взять.
— Сашка. — Мама тогда присела на корточки и внимательно посмотрела на меня. Наверное, она хотела посмотреть мне в глаза — но у нее это не получалось, и поэтому она смотрела поочередно то в один мой глаз, то в другой. У меня тоже не получается, наверное, у нас с мамой просто глаза маленькие и непривычные к этому.
А вот у Жорпетровича получается. Он может смотреть в глаза долго-долго, иногда даже не мигает, и кажется, что заснул. Дядя Андрей говорит, что это потому, что Жорпетрович военный. Причем не солдат, а офицер, и большой офицер. Я даже видела у него в комнате мундир с медалями.
— Жорпетрович, — спросила я тогда. — А как вы эти медали получили?
Жорпетрович посмотрел на меня долго-долго и сказал:
— Так же, как получают все медали. За работу.
— За какую? — спросила я.
Он подумал, потер рукой щеку там, где у него большой-большой шрам, и ответил:
— За хорошую.
— А вот эта медаль за какую из работ? — ткнула я пальцем в самую большую, звезду со множеством лучиков и портретом какого-то дяди в середине.
Жорпетрович улыбнулся. Когда он улыбается, шрам становится похож на молнию, как у мальчика в старой детской книжке, все время забываю ее название. Только он не на лбу, а на щеке. Я как-то спросила у Жорпетровича, читал ли он ту книжку про мальчика. А Жорпетрович хитро прищурился и сказал, что он и есть тот мальчик. А шрам просто переполз. Обманывал, конечно, — но я сделала вид, что поверила. Взрослым очень нравится, когда делаешь вид, что веришь им.
— Это, Сашк, не медаль, а орден, — сказал он.
— А за какую работу?
— Ой, Сашк… пусть такой работы ни у кого больше не будет… — вдруг почему-то грустно ответил он.
Не понимаю взрослых. Разве это плохая работа, за которую медали дают? Вот у мамы есть три медали за картины. Я, правда, не понимаю, почему именно за эти — ведь у мамы много-много таких же, с деревьями и озером, но, наверное, тем, кто дает медали, лучше знать. Я бы тоже хотела иметь медаль. Они красивые и звенят, когда их мелко-мелко трясешь.
Бум!
Динозавтр снова тыкается, совсем рядом с моей головой. Глупый. Знает ведь, что не получится пробить, — вот и бьет не сильно. А поговорить с ним не получается — не слышно ничего.
А потом дядя Андрей сказал, что Жорпетрович военный, за это у него и медали все. А я спросила у дяди Андрея, а разве на Марсе война, что Жорпетрович тут работает. А дядя Андрей ответил, что нет, — но Жорпетрович умеет людей организовывать. И поэтому он здесь. Вот. Интересно.
Ну так вот, про маму-то я вам так и не рассказала. У меня всегда так — начну про одно, а потом как-то перескакиваю на другое, потом еще на другое, потом еще и еще… а потом и вообще забываю, о чем говорила. Папа говорит, что мне в школе будет сложно, потому что там надо будет рассказывать о чем-то одном.
