миловидное, с вывернутыми по-кукольному губами, с загнутыми вверх, по-степному, уголками глаз. Сполна намешалось в ней волжских кровей! Метиска Средней России…
– Девочка из глубинки, с самого низа, – изумленно покачал я головой, – окрутила такого монстра, как Дармидонт Кабанин, спустя пару лет уже стала принцессой среди дворянского общества в Пекине, придворной китайской императрицы… О чем это говорит, Степа?
– О чем, Петр Ильич?
– О том, что непроста она. Из таких вот девочек Клеопатры вырастают. Такие девочки, если поднимаются на самый верх, управляют сильными мира сего. Просто пока она совсем еще юная, только пробует жизнь на вкус. Вот о чем я говорю…
А вскоре приступ повторился. Мы уложили ее – платье Анюты было в крови. Степан караулил рядом. Занявшись ею, уже скоро я отрицательно покачал головой, это означало: все плохо.
– Да что ж с ней, неужто помирает девка?! – разглядывая пятно крови между ее бедер, отступил Степан. – Мы ж ничего ей не сделали, а? Петр Ильич?
– Да как сказать, – заметил я. – Как мы ее вывозили из Китая? Как зверя дикого. В шкуре и в клетке. Намаялась она. И вот – результат.
Полдня я возился с Анютой Кабаниной. Ее я спас. Ребенка – нет. Жабников и старшина Скороспелов смотрели на всю эту катавасию с горечью.
– Истинный крест, Степа, – я осенил себя знамением, – я – врач в первую очередь, и если бы знал, как оно будет, такого бы не допустил.
– Да что теперь толковать, Петр Ильич? – спросил Жабников. – Как случилось, так случилось. Господь так распорядился. Не давал он ребенка Дармидонту Кабанину, и теперь не дал. Судьба у них такая.
В эту минуту Анюта Кабанина и открыла глаза:
– Он вас всех до одного разыщет, – тихо и уверенно сказала она. – Со дна моря достанет. И убьет…
Я смотрел на иссиня-черное, ночное небо Сибири. Вот Телец, слева от него Близнецы, внизу – Пес и Заяц. А в центре – созвездие Ориона, оно открывалось прямо над моей головой. Три звезды, стоявшие гуськом друг за другом, смотрелись особенно четко! Три яркие звезды Пояса: Альнитак, Альнилам, Минтака. Небесная лесенка! Отчего я всегда, с самого детства, искал ее на ночном небе? Точно хотел забраться и пойти по ней… вверх.
– Передали: идут они! Много их! Петр Ильич! – негромко крикнул позади меня Степан. – Спрятаться вам стоит! Близко они!
– Хорошо, – отозвался я. – Все на позиции, господа.
Я поднялся на второй этаж, на балкон. Света мы нигде не зажигали, ни огонечка, ни сигареты какой или папиросы, трубки. «Кто выживет, тот и покурит», – пообещал я. «Обрадовали», – откликнулся старшина Скороспелов. И вскоре я увидел, как из леса стали выходить тени. Пять, десять, пятнадцать… Двухэтажный сруб был надежной крепостью. Но сколько наших врагов?
И кто они были – эти враги? Еще одно войско Дармидонта Кабанина, великого мастера такой вот интриги, знатока и вдохновителя разбойной жизни, утонченного стратега и грубого разорителя, не ведающего преград в своих звериных желаниях!
– Ей! – хрипло донеслось из темноты. – Покажите нам ее! Анюту! Покажите, что жива она!
Это был голос Кабанина. Но он изменился! Посуровел, озверел…
– Близко не подходить! – отозвался я.
– Анюту покажи! – прорычали там.
– Жива она, жива! – откликнулся я.
– Покажи, сучий сын! А не то приду и рвать тебя буду! Живьем на лоскуты резать! Я ж замучаю тебя, смерти просить будешь – не дам!
Он был убедителен!
– А ты покажи нам золотишко! – нагло потребовал я.
– Тут оно, в мешке! – что-то звякнуло в темноте. – Выведи Анютку и посвяти на нее!
– Степа, выведи ее, – тихо бросил я через плечо. – Да держи крепко!
– Будет сделано, Петр Ильич, – отозвался тот.
Он вывел Анюту на балкон, руки ее были связаны, платок проходил через открытый рот, чтобы она и не пискнула.
– Вы что ж ее, уродовали, что ли? Пусть отзовется!
Я переглянулся со Степаном.
– Нет! – крикнул я в темноту.
– Что-о?! Пусть отзовется, я сказал!
– Ну, смотри, – погрозил я пальцем Анюте, в глазах которой было только одно чувство – лютая ненависть. – Не скажи лишнего! Сними, Степа, повязку!
Степан выполнил указание.
– Анютка, жива?! – возопили из темноты.
