– Уверен, – кивнул я.
А из подпола все стучали и стучали. Ревели там.
– Не уймется никак старуха, – сказал один из сыскарей, глядя на революционера с бородкой. – Любит своего упыря! Кровинку свою порченую!
– Распорядитесь керосину принести, – сурово вымолвил я.
Эта фраза заставила всех замолчать.
– Керосину? – переспросил Жабников.
– Именно, Семен Семенович.
– И поболее? – как ни в чем не бывало вдруг поднял брови майор.
– Именно так-с, господин майор. Поболее! Хорошо, что мы понимаем друг друга.
Это была двусмысленная фраза! Сыскари и полицейские уже вовсю переглядывались. Что еще задумали командиры?
– Зачем керосину? – вдруг спросил Сукин.
– Как зачем? – усмехнулся я. – Спалить вашу избенку к чертовой матери.
– А как же матушка? – вновь спросил бомбист-революционер.
Я встретил взгляд Жабникова, и призывно кивнул ему: действуйте!
– А что матушка? – вдруг вошел в разговор майор. – Если бы твоя матушка смирно сидела, мы бы взяли вас двоих, и наш бы товарищ остался жив. Да и твой хромый, глядишь, выжил бы. А так, через твою матушку, хороший человек погиб.
– Так вы и матушку хотите спалить? – ошалело переспросил тот.
– Конечно, – перехватил я эстафету. – И тебя, сучье отродье, и твою матушку, такую вот мерзость уродившую…
– Ненавижу, – прошептал Сукин и вскочил, но его немедленно усадили на место. – Ненавижу…
– Что, господа, – прохаживаясь за спиной Сукина под взглядами ищеек, я подмигнул товарищам. – Даете слово держать в секрете это событие? Мало ли, керосинка упала на пол, вспыхнул дом и сгорел! А?
– Даем, – хором ответили все.
Уже поняли: что-то сейчас да будет!
– Тогда несите керосин, – приказал я.
А Сукина все билась и билась в подполе, и так это нам сейчас было на руку!
– Стойте, – вдруг сказал революционер. – Если скажу, матушку отпустите?
– Тебя посадим, а матушку отпустим, – сказал я.
И так у меня уверенно это вышло, что Сукин кивнул:
– Горазд Рыжин нам заказал убить секретаря губернатора – Никанора Треглядова.
Степан присвистнул.
– Тот, что двоюродный брат казаку Николе? – спросил я у своего помощника.
– Точно, – ответил из темноты Степан.
Он грел руки у печки и отпивал молоко, как будто ничего и не произошло.
– Стало быть, смерть секретаря Дармидонту Михайловичу понадобилась? – спросил уже майор Жабников.
– Стало быть, – ответил Сукин.
– А какие дела были у Кабанина и Треглядова? – теперь спросил я.
– Откуда ж мне знать такое? – Сукин поднял голову, и я сразу понял: тут он не лжет. Не знает.
– Где сейчас Горазд Рыжин? – спросил майор Жабников.
Сукин ждал – думал, как далеко он может зайти в своих признаниях.
– Говори, – посоветовал я. – Хоть что-то утаишь – сделки не будет. Сожжем избенку со всей вашей революционной фамилией. Никого не помилуем.
Сукин нервно вздохнул.
– На окраине Семиярска есть дом терпимости, зовут его по-французски: «Мадам де Пом…пар…» – он сморщился, пытаясь вспомнить.
– «Мадам де Помпадур», – со знанием дела кивнул Жабников.
– Верно, – подтвердил Сукин. – Захаживаете туда, господин майор?
– Знаю я этот публичный дом, – не слушая того, сказал майор. – Рассадник порока, – усмехнулся он. – Туда многие ходоки. Издалека приезжают. Девки там больно красивые как на подбор. Да к чему это ты, Сукин?
– Там Горазд Рыжин и застрял. Денег у него – прорва. Вот он и дерет этих девок одну за другой. Я его пьяным застал. Запой у него был.
– Петр Ильич, – окликнул меня Степан.
– Чего тебе?
