есть, и инструменты, и среда. Мы… не хотим оставаться в одиночестве. Хотим знать, верить, что мы — люди. Настоящие дети Барбары Ландор. А настоящие дети не оставили бы мать на верную смерть.
Прозвучало довольно драматично. Патетически и с изрядным чувством. Теперь, когда определенные вещи встали на свои места, создавая осмысленный образ, он позволил себе кислую улыбку.
— Ани, я — стреляный воробей. Вы не привели меня сюда и не стали показывать мне все это лишь для того, чтобы разжалобить. Что вам от меня нужно?
— Помощь, естественно.
Благо пациента. Так звучало главнейшее правило. Которое было все сложнее исполнять, сохраняя чистую совесть. Шэн помнил один из своих первых случаев, до того, как он начал специализироваться на отклонениях, связанных с виртуалом. Он должен был помочь доктору с «нулевым» пациентом. С парализованным больным, жертвой несчастного случая. В больнице для таких было свое отделение, они там лежали на автоматических кроватях, подключенные к системам искусственного дыхания, к сердечным стимуляторам, с внутривенным питанием. Ни у кого не было имплантата, таких операций столь серьезным пациентам не делали. Большую часть из них держали в искусственной коме, но порой их было необходимо из нее выводить. Его почти коллега по профессии, сидел в кабинете и, всхлипывая, повторял: «Их глаза… глаза. На десять тысяч парализованных, — говорил он дальше, — один, едва мигая, напишет автобиографический роман, который станет выжимать слезы, но остальные станут молить о смерти. Даже не молить — просто скулить взглядом. Знаешь, как оно, когда со всех сторон доносится скулеж: «Убей меня»?»
Шэн, не долго думая, порекомендовал перевод врача в другое отделение. В другой больнице. Благо пациентов прежде всего. Он допил виски и бросил пустую упаковку в пространство, наблюдая за ее полетом. Именно: пациентов — тут-то и был ключ к решению проблем современной медицины. Пациентов, а не людей. Если бы Барбару Ландор воспринимали как человека, то никогда бы не решились поступить так, как поступили. Но подписав соответствующие документы, согласившись на экспериментальное лечение, она сделалась другим видом человека — пациентом. Существом без права свободной воли, существом, ограниченным в правах. Другие люди могли подвергать ее воздействию любых фармакологических препаратов, ограничивая передвижение, контакты с миром, доступ к любимым развлечениям. Другие люди решали, что она станет есть, пить, когда и сколько будет спать, где будет находиться.
Даже заключенные, отбывающие срок за тяжелейшие преступления, обладали большими правами и привилегиями.
Но все, естественно, ради блага пациента. Даже если он умрет, благодаря его жертве мы сумеем вылечить десять тысяч других, верно? Тогда в чем проблема?
Мы должны ее спасти, сказала девочка, нам необходима помощь, сказала она, всего полчаса в Сети, больше нам не нужно.
Вопрос, скользкий, словно мертвый моллюск, и трусливый, словно домашний песик, звучал следующим образом: удастся ли ему, Шэну, выпутаться из этой истории? Придумает ли он убедительную сказочку о том, отчего он подключил пациентку к виртуалу, не имея права даже приближаться к ней?
Ани сказала, что с полномочиями проблем не будет, отпечатка его большого пальца хватит, это они умели, знали, как обмануть программы станции. И уверила, что попытается отвлечь внимание. Как-то. Если бы он решился, мог бы сразу выйти из кабины и поплыть к лаборатории Ямады, легко открывая любые двери, и через пять минут Барбара вернулась бы на остров. Тут осталась бы лишь скорлупа, и он, врач, который, согласно всем данным, привел к смерти пациентки. Пациентки, не человека.
Он потянулся, чувствуя, как шумит в голове алкоголь. Маловато выпил, чтобы спихнуть решение на виски. В любом случае, это будет концом его карьеры; если ничего не сделает, то никогда уже не войдет в виртуал, опасаясь встречи с шестеркой детишек, которым он отказал в помощи. Денавер широко улыбнулся, поскольку не относился к Ямаде с симпатией. Существовала лишь ничтожная вероятность, что Ямада, опасаясь излишней откровенности Шэна о, хе-хе, определенных недостатках этической стороны его новаторского метода, не уничтожит строптивого психолога. Ничтожная вероятность — и гнев, пульсирующий под черепом.
Большего и не нужно.
В лабораторию он добрался без проблем. Миновал по дороге несколько человек, в большинстве ему неизвестных, подплыл к двери и приложил большой палец. Доля секунды — и ворота беззвучно распахнулись. Теперь пути назад не было.
На этот раз кровать Барбары разместилась в самом «низу» цилиндра, у стены. Дежурила там всего одна медсестра. Увидев его, быстро отключила свой шлем. Шэн улыбнулся: обслуживающий персонал везде один и тот же. Подплыл ближе.
— Что это было, сестра… Мария? — прочел он бирку и выругался: проклятие, неужели в каждом госпитале должна быть «сестра Мария»? — Новейший каталог «Вог» или последняя серия «Утраченной любви»?
Она покраснела. Шэн притормозил около Барби и протянул руку.
— Прошу отдать мне шлем.
Медсестра неохотно сняла приспособление и дрожащими руками отдала его. Была молодой, лет двадцать пять, не больше. И ужасно бледной. Он взглянул на гнездо актуальной памяти.
