Голос Лема

отсталое общество; Комитет противников позиции гладконормативных главными виновниками называл членов КОПаЛьНи, барахтающихся в болоте устаревших и несправедливых убеждений.

От всего этого у меня разболелась голова, и я уже хотел украдкой сбежать из аудиенц-зала, укрыться в своей спальне и переждать бурю, но в замке появились представители правления Древограда. Они заверили меня во всеобщей толерантности, свойственной гражданам этого города, и попросили — как они выразились — соблюдать определенную дистанцию к происходящему, в чем видели лишь недоразумение.

Как если бы этого было мало, сразу после них в комнате появились какие-то оскобленцы: группа лесельчан с корой, почищенной аж до камбия и с головами, стесанными в виде конуса. Они втиснулись в центр, выкрикивая ненавидящие лозунги и именуя себя Комитетом гордых лесельчан. Как через минуту выяснилось, они были противниками какого-либо уравнивания их — «настоящих лесельчан» — с прекрасно- и гадкокоровцами, которые вообще лесельчанами не являются и никогда ими не были, а каждый, кто утверждает иначе, — мерзавец и враг коренного древостоя. Их лозунги, однако, не пробились через общий гвалт, а сами члены КГЛ не задержались в замке, потому что остальные собравшиеся в аудиенц-зале набросились на них с гневно поднятыми ветвями и силой выгнали прочь, за стены. Что для меня стало счастливым предначертанием судьбы: благодаря этому Терпеклес смог закрыть ворота, опустить решетку и поднять разводной мост, и все непрошеные гости оказались снаружи.

Какое это было облегчение! Я наконец-то спокойно вздохнул. А лесельчане, казалось, вообще не заметили, что выброшены за порог. Они продолжали свои споры с еще большим запалом.

Ситуация не утихала, а день — весьма короткий на Луне — приближался к концу. Наконец наступил вечер, который незаметно перешел в темную ночь, освещаемую факелами гордых лесельчан и оглашаемую воплями скандируемых лозунгов. В отблесках света мелькали транспаранты противников позиции гладконормативных, а толпа членов всех сгрудившихся под замком Комитетов напоминала колышущийся выкорчеванный участок. Они начали угрожать друг другу; поначалу высказывались не очень резко: «Ты, деревянный по-другому!» — но за каждой следующей инвективой скрывался больший груз эмоций, и становилось все страшнее. Один другого приложил «неструганой колодой» или похожим эпитетом, другой обозвал иного «вражьими дровами» и «конусовидным колом». Дело дошло до переталкиваний и маханий ветками. Я с ужасом наблюдал, как два здоровенных лесельчанина держали другого, схватив его за ветки, а третий вырезал бедолаге на коре надпись: «округлавец в дупло стукнутый». Насилие разрасталось, и уже не один потерял глаз, выбитый острым концом ветки; сыпались неразборчивые оскорбления, среди которых самые невинные касались, видимо, каких-то скрытых от моего взора различий в лесельчанской наружности — «стрелковатый», «колонный», «зонтичный», такой и этакий… Аж уши вяли.

Кульминацией своеобразного спектакля насилия стало такое чудовищное и позорное действие, что мне трудно о нем писать. Дошло до того, что группа гордых лесельчан схватила какого-то ни в чем не повинного туземца из рода лиственных, после чего, прикопав бедолаге корни так, что он не мог двигаться, подпалила его на глазах собравшихся. Большое пламя разорвало тьму ночи, и лишь тогда я увидел, что лесельчане, перестав драться, пришли к какому-то мерзкому соглашению насчет взаимных разделений и вместе стали подбрасывать хворост в огонь, проклиная несчастного догорающего. Меня охватил такой ужас, что Терпеклес был вынужден закрыть окна тяжелыми шторами, спасая меня от помешательства. Я приказал джинну ускорить наше отбытие.

Финал происшествий в Древограде наполнил меня отвращением к путешествиям, поэтому я не знаю, соберусь ли когда-нибудь еще покорять дальние страны и описывать свои странствия. Полегчало мне лишь в ту минуту, когда замок оторвался от поверхности Луны. Неприятные воспоминания об этой, во всех отношениях неудавшейся экспедиции еще долго будут гостить в моих снах. Какое счастье, что на Земле, даже в условиях всеобщей одухотворенности, нет таких проблем.

Вавжинец Поджуцкий ПРЕДЕЛЫ ВИДЕНИЯ (пер. Сергея Легезы)

Никто из экипажа не сомневался в том, что они видят. В последних лучах заходящего солнца — а им в этой системе был оранжевый карлик Рейеф- К700205 — вставал лес башен, обелисков и пилонов на фоне меньших структур, столбов эстакад и мириад ореолов движущихся огней.

— Город… — прошептал, не скрывая чувств, Саша Бринцев. — Самый настоящий. Ничего себе!

Плоскогорье, где они приземлились, возносилось над окружающей равниной где-то на три тысячи метров. Ледяной ветер кусал за щеки, но довольно долго никто из них и не думал уплотнять комбинезоны — все стояли, не шевелясь. Стояли и смотрели, не веря глазам. В молчании, прерванном Ларсом Карлссоном, ксенобиологом:

— Он выглядит как… как… Ничего вам не напоминает?